20.03.2007

Константин Черемных

ПЕТЕРБУРГ: ЗЕРКАЛО НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТИ

Отсутствие «обратной связи» с населением как симптом кризиса власти

СИГНАЛ НЕБЛАГОПОЛУЧИЯ

Выборы в законодательные органы власти четырнадцати регионов РФ, состоявшиеся 11 марта, рассматривались политологами как генеральная репетиция выборов в Госдуму. На первый взгляд, голосование не принесло сюрпризов: в целом по стране «Единая Россия» прибавила 8%, существенных успехов добилась новая «актуальная левая» – «Справедливая Россия», а электорат либеральных партий продолжает сужаться. Одним словом, потрясений не произошло.

Тем не менее, прошедшие выборы выявили серьезные просчеты «партии власти» в целом ряде регионов. Существенно меньше ожидаемого добилась «Единая Россия» не только в Ставропольском крае, но и в таких регионах, как Петербург, Ленинградская и Самарская области.

В Санкт-Петербурге руководство «Единой России» ставило своей парторганизации минимальный порог результата в 50%. Действительно, в Северной столице, родном городе лидера партии Бориса Грызлова, где за последний год стремительно выросли доходы городского бюджета, можно было ожидать самого высокого результата. Однако он оказался скромным – 37,37%. «Справедливая Россия» набрала здесь почти 22% голосов. Однако главным сюрпризом явились беспрецедентно высокие результаты КПРФ (16,02%) и ЛДПР (10,89%). Рост протестного электората в регионе, отраженный в этих цифрах, нуждается в интерпретации – учитывая, что он не прогнозировался не только партийными лидерами, но и социологами; учитывая, что проблемы, возникшие в Северной столице, вызывают закономерное любопытство и специфический интерес недоброжелателей России.

До решающего политического выбора страны остается слишком мало времени, чтобы игнорировать сигналы неблагополучия из ключевых регионов. Эти сигналы неспецифичны. Электоральное поведение на выборах в региональные законодательные органы лишь в целом характеризует общественную атмосферу, сложившуюся в конкретном регионе под действием самых разных обстоятельств, которые не всегда находятся на поверхности. Для их вычленения и оценки полезен непредвзятый взгляд изнутри.

 

«МАРШ» НЕ БЫЛ «ЦВЕТНЫМ»?

Вопреки официальной версии Смольного, увидевшего в мартовском «Марше несогласных» дебош московских «гастролеров», это выступление стало выражением преимущественно внепартийного локального протеста. При этом сам предмет несогласия множился в диапазоне от сугубо имущественного протеста до сугубо эстетического. Содержание большинства транспарантов не отражало никакой партийной специфики (как и манифест митинга, распространенный позже на разнообразных протестных ресурсах). Несмотря на участие активистов московской «Обороны», задуманной по образцу украинской «Поры», реквизит митингующих почти не содержал абстрактно-анархических материалов, равно как и зубоскальски-провоцирующих карнавальных элементов. Не было самого главного отличительного признака «цветных» манифестаций – а именно лозунговой продукции, адресованной иностранной аудитории. При том, что на главной магистрали Северной столицы встречаемость иностранцев на квадратный метр тротуара, особенно в выходной день, значительно выше, чем на киевском Крещатике.

Агитационные материалы, явно использовавшиеся не в первый раз, подвергали критике: строительство офиса «Газпрома» в исторической части города; «уплотнительную застройку» в том же центре (интересно, насколько этот термин поняли иностранцы?); уничтожение садов и скверов; отсутствие льготных лекарств в аптеках (также не самый понятный термин для зарубежного туриста), а также итоги конкурса фирм-перевозчиков (загадочное событие в том числе и для москвичей) и практика взимания арендной платы с торговых точек.

Натолкнувшись на заграждения при подходе к Невскому, участники несанкционированной акции весьма ловко и проворно рассеялись по окрестным улочкам и проходным дворам, чтобы снова вынырнуть на Невском – то есть знали территорию как свои пять пальцев. В отличие от Михаила Касьянова, который, похоже, решил, что все мероприятие закончилось на подходе к Невскому (!). Его видели садящимся в машину, а затем релаксирующим в ресторанчике как раз в самые острые минуты столкновения демонстрантов с ОМОНом у Гостиного двора.

Примечательно, что многие участники не знали даже имен московских гостей, тем более что накануне их визита два агитационных сайта были заблокированы. Сами скандальные «гости из Москвы» в интервью «Эху Москвы» тоже описывали ситуацию со стороны, а не изнутри. Естественно, они не могли не выпятить собственную роль, но даже из их неожиданно теплых похвал, адресованных горожанам, следовало, что размах события оказался для них неожиданным.

С чем же мы имеем дело? Где проходит грань между эстетическим неприятием и политическим, выходящим на уровень не только имущественного, но и сословного неприятия? Этими вопросами приходится задаваться, если питерский «Марш» интересует нас не как изолированное событие, а как элемент общенационального политического процесса.

 

КОГДА ЭСТЕТИКА ОПРЕДЕЛЯЕТ ПОЛИТИКУ

События публичной политики, пусть и выходящие во «внесистемную» область, обычно предсказуемы до мелких деталей. Опыт пресечения антиглобалистских акций питерские правоохранители уже приобрели летом прошлого года. Несмотря на то что тогда в акциях участвовали десятки иностранцев, ни одного заметного «хэппенинга» им провести не удалось – хотя у многих был солидный международный опыт анархистской деятельности. Однако 3 марта, по свидетельствам очевидцев, городская милиция запрашивала подкрепления, и ей пришел на помощь карельский ОМОН. Что дало повод митингующим старшего возраста вспомнить годы перестройки, когда ленинградская милиция обращалась в аналогичных случаях к коллегам из соседних областей.

Еще одной параллелью с перипетиями двадцатилетней давности была тема защиты исторического центра. Любой социолог может подтвердить, что зарождение интеллигентского протеста (тогда именовавшегося «левым») начиналось с группы «Спасение», выступившей в защиту гостиницы »Англетер» от капитального ремонта.

Так уж повелось, что исторический центр Ленинграда как до, так и после войны был защищен от эстетически чуждой новой застройки. Горожане росли в этой неизменности, считая ее – в отличие от москвичей – такой же естественной средой, как черная муть невской воды и хмурость балтийского неба. У этой среды была парадная, торжественная, светлая сторона и были вечно неряшливые задворки, которые еще в конце 40-х годов оказалась питательной для совершенно специфического творческого андерграунда. Именно там – по известному всему городу богемному адресу на Пушкинской улице, 10 у Московского вокзала – и зародилась группа «Спасение». Она и восстановила общественность против тех самых партийных органов, которые десятилетиями – по собственным эстетическим мотивам – оберегали наследие Карла Росси, Александра Брюллова и Василия Стасова.

Эстетика богемной анархии вышла на свет в тот самый момент, когда дрогнул противоположный ей мощный дух индустриальной и социальной экспансии, который раздвигал городские границы и формировал «артериальную систему», связывающую место обитания с местом работы. Поскольку изрядная часть индустрии размещалась в историческом центре, порой в двух шагах от Петропавловки и Исаакия, мобильное большинство не ощущало себя обитателями «хрущевских гетто».

Деиндустриализация начала 90-х и перемещение индустрии на окраины в последующий период запустила целый ряд новых процессов. В то время как на «хрущевских» окраинах стали формироваться социальные изоляты, центр города стал местом обитания социальных полюсов. В Петербурге очень долго вовсе отсутствовало понятие «элитный квартал»: в кварталах, близких к Невскому, поныне сосуществуют лица с предельно высоким и предельно низким достатком.

Это сосуществование закреплялось параллельным развитием сетей элитной и дешевой торговли, «Гранд-паласа» и «Гостиного двора». Кварталы вокруг Невского не были городом контрастов: здесь существовала определенная «вертикальная мобильность» с более широкими перспективами не только для торгового менеджмента, но и для существенной части местных пенсионеров.

 

СОЦИАЛЬНО-АРХИТЕКТУРНЫЙ УЗЕЛ

Вмешательство в этот сложившийся баланс – особенно после реформы транспортных льгот – создает социальные и психологические трудности не только для малоимущих жителей центра, но и для низшего слоя среднего класса, предоставлявшего услуги малоимущим. Ларечники с пенсионерами могут оказаться в одних и тех же протестных рядах только в том случае, когда становятся объектами одной и той же «хирургической операции».

Незадолго до мартовского протеста городские СМИ сообщили о готовящемся переносе Апраксина двора, единственного крупного оптового рынка городского центра, на окраинную станцию Девяткино. Эта инициатива – лишь одна из многих новаций совсем недавно наступившего периода притока в город крупных инвестиций. За приближение к столичному статусу с переездом федеральных ведомств и корпоративных офисов, за превращение в центр крупной международной дипломатии и масштабных совместных проектов целым категориям горожан – и это естественно – приходится жертвовать не только видом из окна.

Мелкий и средний бизнес, вынужденный обживать другие места и приспосабливаться там к уже сложившимся отношениям, конечно, нельзя целиком записать в категорию деклассированных элементов. Но оснований для недовольства у этого бизнеса более чем достаточно. И эти накопившиеся эмоции не находят адекватного выхода.

Барометром общественной ситуации призвана служить пресса, в том числе местная. Нового главного редактора бесплатной газеты «Петербургский дневник», много лет работавшего в Европе, по возвращении в родной город буквально потрясла неразвитость медиа-рынка. «Здесь нет ни одной газеты тиражом больше ста тысяч», – говорил он в своем первом интервью по городскому радио. «Это же ненормально!» Единственное в городе крупное бизнес-издание, газета «Деловой Петербург», является стопроцентной шведской собственностью. У Смольного с «ДП» сложились напряженные отношения. Взаимные обиды чиновников и единственного высокооплачиваемого журналистского коллектива – по существу, принявшие характер конфликта двух монополий – привели к тому, что Смольный перестал печатать в «Деловом Петербурге» свои официальные материалы, а газета, в свою очередь, стала регулярно освещать общественные инициативы ущемленных предпринимательских кругов.

Монопольное деловое издание, которому ни нынешняя, ни прежняя городская администрация и не подумала создать конкуренцию, не обошло вниманием и проект офиса «Газпром-Сити» (на днях переименованного в «Охта-Центр») 300-метровой высоты, столь растревоживший горожан. Фактически проект, вторгаясь в городскую эстетику, не влечет для окружающего района никаких неблагоприятных социальных последствий. Сопротивление «башне» вряд ли достигло бы массового масштаба, если бы не эпизод с делегацией ЮНЕСКО, от которой и Смольный, и местные архитекторы, и общественность ожидали оценки проекта. В день визита Пятый канал, считающийся (хотя и не являющийся) рупором городского руководства, отрапортовал, что гости вполне одобряют проект. На следующее утро глава Центра всемирного наследия ЮНЕСКО Франческо Бандарин заявил, что его слова были искажены, и что по его мнению, проект для города неприемлем.

Когда вакуум контакта между властью и обществом заполняется единичной, но громкой фальшивой нотой, давно тлеющее раздражение может совершенно внезапно достичь совершенно непросчитанной амплитудой – как тот эпизод физического резонанса, который однажды обрушил своды Таврического дворца.

Когда пару недель спустя после этого уязвления фальшью из того же источника с излишней регулярностью начинают доноситься увещевания не ходить в такое-то время в такое-то место в самом центре города, поскольку это не разрешено, сенсибилизированный, то есть подверженный повышенной чувствительности субстрат реагирует ровно противоположно направленному сигналу.

 

ВОПРОСЫ КОПИЛИСЬ ДОЛГО

Выход пятитысячной толпы на Невский был тяжким ударом по личному самолюбию губернатора – особенно болезненным потому, что изрядная доля тех причин, которые довели горожан до явного раздражения, была заложена задолго до ее избрания в 2003 году. Разве не задолго до этих выборов Петербург стал самым дорогим городом в стране (по соотношению реальных доходов и цен на товары первой необходимости)? Разве сегодня сформировались те подводные течения в торговой, транспортной, строительной сферах, та борьба за контроль над федеральными средствами, которые теперь прямо или косвенно отражаются в уличных протестах – и не только в них? В конце концов, почему именно губернатору приходится отвечать за имущественные аппетиты и эстетические прихоти крупных московских и зарубежных фирм, безразличных к самому существованию городских традиций?

Все это было и раньше. И первый «звонок» социального неблагополучия прозвучал еще два года назад, когда Невский проспект – без всякого участия завозных кровожадных шахматистов – перекрыла неорганизованная группа горожан, недовольных введением федерального закона об отмене льгот. Начало этого года было тоже не очень-то спокойным: шутка сказать, за один месяц – три взрыва в общественных местах, причем последний – на Невском.

Одного такого эпизода пять лет назад было бы достаточно, чтобы дружный хор федеральных СМИ со странным ритуальным восторгом навесил бы на Петербург ярлык «криминальной столицы». Так уж было принято в период правления Владимира Яковлева. Московские журналисты упражнялись в заносчивом остроумии, а Петербург недоумевал. И заряжался глухой, тяжелой неприязнью к столице – в том числе и к изрядной части «питерского призыва». Когда питерец, возглавляющий Минфин, то вешал на город огромный долг за нереализованный федеральный проект высокоскоростной магистрали, горожане были, естественно, на стороне губернатора. Было слишком очевидно, что на него в очередной раз сваливают чужие ошибки.

Предшественник Матвиенко был вынужден не просто постоянно избегать ударов критики, но и ежечасно их предупреждать. Этому строителю без ораторского дара удалось найти общий язык и с левыми, и либеральными критиками. Заместитель главного редактора либерального еженедельника «Дмитрий Коцюбинский», публиковавший неприличные карикатуры на Яковлева в 2000 году, уже через год был таким же своим человеком в Смольном, как коммерсантовская «звезда» Андрей Колесников – в Кремле. Сегодня Коцюбинский руководит Ассоциацией поддержки малого и среднего бизнеса, самой крупной из самодеятельных протестных структур города. Не он один, а целая когорта «патриотов Петербурга» в 2003 году органически не приняла нового губернатора.

 

«ПАРОВОЗ» ПОНЕВОЛЕ

В оппозиционном издании «Петербургская линия», которое Дмитрий Коцюбинский издавал в период выборов 2003 года, главный претендент на губернаторский пост фигурировала под именем «Алевтины Москвиенко». Вопреки советской части биографии, целиком связанной с Ленинградом, ее не признавали за свою – всего лишь по той причине, что самые трудные для Питера годы она провела на дипломатической работе, а затем в Москве. Это отчуждение нужно было преодолеть. Просто войти в курс дела было для Валентины Матвиенко стократно более трудной задачей, чем для ее предшественника. Ей нужно было помочь. Но, похоже, не всем в городе и его правительстве это было интересно.

Нового руководителя города словно боялись учить, хотя в этом была необходимость. Вокруг Валентины Матвиенко, по новому молчаливому и непонятному для горожан сговору федеральных медиа, была создана совершенно благостная, по сути оранжерейная атмосфера. Смольный был завален инвестиционными подарками, избавлен от обидных нападок – и вместе с тем лишен стимула для совершенствования. Руководящий труд всегда означает преодоление ошибок. На ошибки никто не указывал. Если критика и прорывалась, то ее принимал на себя безмятежный, как громоотвод, вице-губернатор Виктор Лобко – единственный в городской администрации «свой» человек для Матвиенко, бывший соратник по обкому комсомола. Он же, как считают, разруливал и конфликтные ситуации в сфере бизнеса.

Постепенно и как-то незаметно губернатор оказалась по существу в информационной изоляции. Окружение губернатора сделало все возможное для создания невидимой, но непреодолимой баррикады между «своими» и «чужими», «лояльными» и «нелояльными». Несмотря на стойкое нежелание Валентины Ивановны ассоциироваться с какой-либо политической партией, ее сфотографировали с главой местной организации «Единой России», спикером законодательного собрания Вадимом Тюльпановым и растиражировали этот дуэт под титулом «Вместе сможем все».

 В середине февраля некие альтернативные умельцы распечатали огромный тираж фальшивого номера газеты «Петербургский дневник», где губернатору и спикеру досталась изрядная доля инсинуаций в таком же стиле «черного пиара», что когда-то тоннами обрушивался на Яковлева. Тут-то и выявилась беспомощность угодливого обслуживающего аппарата, равно как и названных друзей из «партии власти», нашедших способ использовать губернатора в качестве «паровоза». По сей день авторы фальсификации, присвоившие титул официального издания Смольного, не установлены. В таких случаях задают вопрос: глупость или измена? Но рефлексировать было некогда: нужно было – опять же в полном вакууме квалифицированного совета – реагировать на готовившийся «Марш несогласных». Или не реагировать. Для этого надо хотя бы понимать, что это такое. Кто подскажет? Аппарат не поменяешь за неделю до выборов.

 

ИНСТИНКТ ПРОТЕСТНОГО ГОЛОСОВАНИЯ

В ночь на 12 марта в эфире петербургского телеканала СТО, как прорвавшийся ручей, звучали торопливые речи, чередуя торжество с самооправданием. Уходившим депутатам от «Яблока» представилась возможность последний раз самовыразиться, а выдвиженцам «Справедливой России» – продемонстрировать собственный триумф.

У оппонентов «Единой России» был повод для торжества и даже злорадства. «Партии власти» вместо «запланированных» 50% достались лишь немногим более 36% голосов, «эсерам» – 28%, а на третьем месте – впервые за много лет – оказались коммунисты. Итог оказывается весьма проблематичным для Вадима Тюльпанова, продолжение спикерской карьеры которого считалось решенным делом.

Почти 16-процентный результат КПРФ, учитывая скромность и ее предвыборного фонда, и ее агитации, является самой большой неожиданностью – и самым несомненным показателем существования в Петербурге реальных, а не «надутых» из Лондона социальных проблем.

В эфире канала СТО социолог Мария Ромейко, назвав прошедшие выборы «страшным сном политологов», утверждала, что «голоса» не допущенного к выборам «Яблока» перешли к коммунистам. Вывод представляется неочевидным: в самом деле, 3 марта городская организация КПРФ не просто отказалась от участия в «Марше несогласных», но и оттянула на себя часть протестного электората.

Однако основная часть не удовлетворенных своей жизнью горожан, в силу возраста, занятости, болезни или прочих причин не выходившая ни на какие акции, просто не знает, кто именно состоит в «несогласных», а словам городских властей не верит. И потому голосует за левых, либо считая таковыми участников «Марша» – что как минимум наполовину правда не по букве, а по существу, – либо просто выбирая самый протестный список (часть молодежи по этому же принципу выбрала ЛДПР, как правило, не зная в лицо местных «жириновцев»).

 

НУЖЕН «РЕМОНТ БАРОМЕТРОВ»

Петербургские выборы, вопреки выкладкам дипломированных профессионалов и лояльнейших чиновников, не были соревнованием партий. Это был тест и на благополучие города, и на авторитет прежде всего местной власти. Это был долгожданный повод для размышления и извлечения уроков.

Почему каждый седьмой (из трети явившихся) недоволен? Можно загибать пальцы, и их на руках не хватит. К примеру, в связи со строительством Западного скоростного диаметра в Московском районе было решено снести несколько тысяч гаражей. Жители приморской части Васильевского острова, приобретавшие квартиры с видом на Неву, недавно узнали, что никакого залива под окнами скоро не будет, а будет намывная территория с пассажирским портом и чуть ли не с контейнерным. Одинокие должники всерьез боятся принудительного выселения – как недавно выяснилось, эта практика применима и к женщинам с детьми. Эти и многие другие категории остались наедине с собственными проблемами. Все эти проблемы годами заметались под ковер.

Хотелось бы знать, сколько в действительности в Петербурге сторонников «внесистемной оппозиции», да как же их подсчитаешь? Кто-то из них по предложению унес свой бюллетень с собой, кто-то не знал, куда нести, и просто выбросил. Остается только пожалеть о том, что сегодня такой важнейший политический барометр, как число голосующих «против всех», выведен из строя. Если ни сами партийные лидеры, ни социологи не смогли точно предсказать ни явку, ни результаты даже в Петербурге, что говорить о других регионах? Это тоже урок.

Ссылки активистов местной «партии власти» на отсутствие гражданского общества звучат неубедительно. В России гражданское общество – нравится это кому-то или нет – формируется сверху. В свою очередь, авторитет власти определяется не партийными лозунгами и совместными фото на гигантских билбордах, а обратной связью между руководством города и гражданами.

Для Петербурга же теперь начинается очередной «трудный период». Формирование новой законодательной власти может обернуться многими неожиданностями. Степень концентрации мстительной злобы на страницах поддельного, но дорогостоящего «Дневника», отражает не только превратности политической конъюнктуры, но и серьезнейшую экономическую конкуренцию за инфраструктурные объекты и торговые терминалы Северной столицы. И попутно – за общественное мнение, на которое оппозиция научилась воздействовать, а Смольный – нет. Для власти, и не только петербургской, наступает время извлечения уроков, наведения мостов и капитального ремонта барометров. Как сказал бы Владимир Яковлев, «впереди – большая работа».

Количество показов: 4539

(Нет голосов)