30.03.2007

Константин Черемных

ПОСОБИЕ ПО САМОЛИКВИДАЦИИ

Концепция «Ганзейского союза» богатых мегаполисов предполагает превращение большей части территории РФ в пустыню

Завершая круг искушений и мытарств, занявших пятнадцать лет (а кажется, что куда больше), Россия наконец-таки выходит на рельсы последовательного и осмысленного развития. В финансовой сфере, хоть всего лишь на три года, но что-то планируется наперед; инвестиции начинают давать прибыль, средства на региональное развитие – доходить по назначению. Государство сняло с себя петлю многомиллиардного внешнего долга и теперь по-хозяйски решает, как воспользоваться сверхприбылью с пользой для потомства.

Качественный сдвиг, как теперь уже совершенно очевидно, зарождался не в той сфере, которую в старых учебниках было принято называть базисом, а как раз в «надстроечных» политических институтах, где после бессмысленных и крайне болезненных попыток привить национальному телу чужеродные трансплантаты решено было, отныне и надолго, вернуться к самим себе, к своей исторической, географической и культурной самости.

Конец межвременья, деликатно именовавшегося корифеями безудержного рынка «переходным периодом», отечественные интеллектуалы интерпретируют каждый по своему способу мышления. Один и тот же феномен вызывает у наблюдателя с техническими наклонностями совсем не такие ассоциации, как у гуманитария или естественника. Впрочем, способ мышления измеряется не только наклонностями, но и иерархией ценностей.

Образы, фиксирующие перемены в действительности, дают толчок как математически выверенным прогнозам, так и субъективным, но улавливающим суть оценочным суждениям. Из этих образов начинают, наконец, складываться зачатки новой общенациональной рефлексии. Отсюда неизбежно явится как новая великая национальная литература, так – и в первую очередь – новая публицистика. Отечественная аудитория к этому готова, о чем говорит хотя бы тот факт, что в наших газетах упорно не приживается западное разделение на тетради – политика, новости компаний, спорт, развлечения, зато возвращается вытравленный из западной культуры философский жанр. Мы снова хотим знать, для чего мы живем и какие ставим перед собой (еще недавно едва ли не крамольное слово) цели.

 

ПРОЕКТ «РАСПАД»

Новое есть давно забытое старое, которое старому не может быть тождественно в силу общемирового процесса развития. Повторяя витки предшественников, мыслитель нового поколения начнет ворошить в них в поиске «железок строк», востребованных именно сегодня. Раскрутив прежний виток от его исхода до истока и затем в обратном направлении, он отыщет тайну кризиса 1991 года, который был кризисом не только партии и государства, но кризисом всей российской цивилизации.

Самоисчерпание и преимущественное самоуничтожение прежних властителей дум приходится на глухую осень девяносто первого года, когда соприкосновение абстракта свободы с живым организмом нации дал реакцию распада, которая грозила повсеместным расщеплением вплоть до элементарных частиц. Некоторые авторы «Века XX и мира» – фактически последнего из «думовластительных» изданий ушедшей эпохи – именно такой процесс себе и представляли, и более того, готовили к нему собственных читателей. Из писем в это же издание, читать которое считалось еще тогда обязательным занятием для интеллигента, явствовало, что распад может протекать и более планомерно и аккуратно, не по всем швам подряд, а по продуманному чертежу – например, по линии рассечения российского востока и запада самоопределившимися (это называлось «Идель-Урал») национальными автономиями вплоть до Крайнего Севера. У патологоанатомов это называется «разрез по Шору» – от языка до лобка.

Другая половина мыслящего сословия, привыкшая выписывать журнал «Наш современник», как раз в то же время увлекалась идеями самоопределения самого себя от иноэтнического соседа. Неспешно перемещаясь в направлении, обратном вектору времени, мы обнаруживаем «включение» этой второй, равно разрушительной напасти в тот же временной промежуток, что и «включение» первой; мы обнаруживаем, что лозунг «освободимся от подбрюшья» по своей интенции абсолютно конгруэнтен лозунгу «за нашу и вашу свободу»; более того, при очень пристальном рассмотрении между некоторыми глашатаями той и другой идеи мы найдем нечто общее, в том числе на уровне персональных связей. Отсюда потянутся нити к предшествующим двум поколениям, переходящие не только в параллели, но и прямые наследственные, в том числе персональные нити между теми процессами, которые обрушили Российскую империю, и теми, которые оставили нас на руинах Союза.

То, что нам казалось простым, выявит под собой ранее (старательно) не исследованное двойное дно; то, что представлялось результатами хитроумнейшего заговора целого конгломерата мировых сил, окажется итогом встречи трех или четырех джентльменов на средиземноморской вилле. В любом случае заговор распада не окажется по своему происхождению детищем магии, или задействования энергетики особого рода. Слияние и созидание содержит в себе куда больше тайн и куда менее политически и исторически предсказуемо.

Поименный список потенциальных властителей дум еще никому не известен, но трибуны для их обращения к русскому миру уже определены. Одна из самых серьезных заявок принадлежит обновленным «Московским новостям», где уровень проблематики почти достиг прикосновения к тайне, а виды на будущее – проектных инициатив. Когда же глаза останавливаются на таком словосочетании, как «переосмысление устройства страны», рождается в уже подзабытой степени живой, пристрастный и азартный интерес: кто это говорит, и что он скажет дальше?

Говорит Вячеслав Глазычев – лицо отнюдь не из породы профессиональных суесловов, профессор архитектуры, политический консультант, социальный исследователь и отчасти телекритик. Говорит, не скрывая пристрастности и в то же время не навязывая своей позиции – как и пристало претенденту на роль властителя дум.

 

ГАНЗЕЙСКИЕ ОАЗИСЫ В ОБЕЗЛЮДЕВШЕЙ СТРАНЕ

В заголовок («России нужен Ганзейский союз», «МН» от 23 марта) вынесен проектный смысл, по существу – символ близкого автору образ будущего его и нашего отечества. В обосновании – безупречные статистические выкладки лучших специалистов по социологии, равно как и реальной экономике. Разговор абсолютно предметен, суждения не предполагают двойных истолкований. Мотив разговора безупречно привязан к приоритету прогресса – «нащупывание точек, в которых возможно развитие». Новизна подхода – как минимум в предложении рассматривать эти точки не из-за зубчатых кремлевских башен, ограничивающих диапазон восприятия, а из «губернских столиц» как центров «финансов, квалификаций, человеческого ресурса».

Предмет, вроде бы точно обозначенный в газетном выносе, начинает усложняться при первом прикосновении к самому тексту. На первый взгляд, автор ищет точки сшивания пространства там, где был наиболее вероятен их распад. Однако архитектура проектируемого синтеза принципиально не совпадает с географией реальных узлов распада. Единственным исключением является Казань – которая, собственно, и послужила поводом для размышлений автора.

Казань, в отличие от прочих центров национальных образований России, должна быть, по мнению Вячеслава Глазычева, включена в тот перечень из немногих крупных городов, из которых и может родиться «новый Ганзейский союз». Крупнейшим городам, настаивает автор, федеральные власти не уделяют достаточного внимания. Доказательство: отсутствие стратегии развития городов в планах, разрабатываемых субъектами федерации – кроме Москвы и Петербурга, выделенных в самостоятельные субъекты.

Автор имеет в виду города-миллионники: включая «обделенные» федеральным центром Новосибирск, Нижний Новгород, Челябинск и Казань, но исключая Уфу и Воронеж. Возможно, Уфа «провинилась» еще и тем, что в отличие от Казани, слишком далека от Волги и морей. Ханты-Мансийск и вовсе «отдыхает» за ничтожной малостью, а его доля ВВП идеологов «ганзейства» не впечатляет. Можно было бы провести действительно интересное сравнение этнокультурных и прочих человеческих ценностей в Поволжье и на Крайнем Севере. Однако этот ход мыслей не укладывается в эстетскую композицию «российской Ганзы», куда лучше вмещается академический Новосибирск, чем экономически системообразующие Уфа, Сургут, Норильск. Эстетика обгоняет смысл, не замечая, что остается на ее пути, когда после утверждения о том, что субъекты Федерации «являются абсолютным нонсенсом», один высокочувствительный субъект этой Федерации по единичному (численность жителей столицы) противопоставляется другим. Что выиграет от этого Россия в целом? Вячеславу Глазычеву, как и всему составу возглавляемой им Комиссии по вопросам регионального развития и местного самоуправления Общественной палаты России (а не отдельно взятых Нижнего Новгорода, Новосибирска и Казани), уместно адресовать этот вопрос.

Предлагаемая ставка на мегаполисы выводится Глазычевым из реальных закономерностей прошедших пятнадцати лет. За это время не только отдельные районы, но и целые области статистически обезлюдели. В связи с чем и предлагается готовить крупные города к новому наплыву людского ресурса, а обезлюдевшую местность – к окончательному «закрытию» ее как среды человеческого обитания.

 

ПАДАЮЩЕГО – ТОЛКНИ?

Путь к «новой Ганзе» по существу представляет собою сценарий следования по течению. Не какому-то новому, рожденному вчера или позавчера, а тому процессу перемещения капитала, производства, услуг, а следовательно, и рабочей силы, которое происходило за полтора десятилетия. Очевидно, никаких качественных сдвигов в государстве и обществе в последние годы пристрастный автор не замечает. Ну не было ничего: ни восстановления Грозного, ни строительства порта Приморск, ни открытия Северомуйского тоннеля, ни завершения Транссибирской автомагистрали. Не было и успехов в управлении бюджетными ресурсами, в том числе в рамках приоритетных нацпроектов. Или все это существует, но по данным автора или его источников, статистически пренебрежимо.

Более того, ожидать эффекта от всего вышеназванного, согласно автору, не имеет смысла. Живут же, в самом деле, Канада и Австралия, «рассматривают 90 процентов своей территории как эффективную пустоту и не нервничают по этому поводу». Автор считает, что огромные зоны России «на пару поколений останутся экологическими заповедниками», в чем «нет ничего плохого».

«Ганзейское развитие» – по крайней мере, в изложении Вячеслава Глазычева – действительно спокойный и размеренный процесс, где федеральная власть бесстрастно и без ненужных затрат сегрегирует регионы на полезные и бесполезные, пусть даже бесполезных и обреченных на деградацию окажется больше. Та же сегрегация касается и национальных республик и районов: кому-то, как Казани, посчастливится угодить в число избранных, а второстепенным Владикавказу, Майкопу или Нальчику – не суждено. Но менять в них порядки без особой нужды надобности нет, ибо отомрут сами. Более того, в мусульманских республиках, по Глазычеву, можно легализовать многоженство, а ежели кому охота – как шотландцам, разрешить побаловаться декоративной местной валютой. Где нет условий и для этого, останется, надо полагать, фольклорный заповедник, населенный стариками-долгожителями, внуки которых перебрались в «Ганзу». Так тому и быть: в экологическом туризме автор видит будущее многих российских территорий.

 

«МЕГАПОЛИСЫ СЧАСТЬЯ»

В противоположность депрессивным зонам, к которым предлагается применить принцип «падающего толкни», и без того относительно благополучным городам-«миллионникам» предлагается предоставить новые привилегии. Их содержание автор оставляет за скобками, как и потенциальную реакцию «невезунчиков», и отказ государства от их развития (а вместе с ними – и отказ от таких транспортных звеньев, как Северный морской путь).

Что же именно выиграют «миллионники», и что обретет от «реформы по-ганзейски» само государство? Что именно привлекает автора в 270-летнем опыте успешного существования союза вольных (преимущественно германских) городов? Финансовое могущество купеческого олигархата, позволявшее этому сословию низводить «неудобных» и возводить на трон «своих в доску» германских, датских и шведских королей? Торговые конфликты внутри союза, доходящие до военных действий? Элементарное бесправие не только низшего, но и среднего класса? Если не это, то все-таки что? Посреднические привилегии узкого круга, позволяющие диктовать волю не только собственному суверену, но и ближним соседям? Тем соседям, которым мы уже успели внушить если не отвращение, то стойкую глухую неприязнь к нашим сырьевым монополистам, а заодно и к Москве... Надежнее ли станут от этого наши пределы, а вместе с ними и наши реальные внешнеполитические и соответственно, внешнеэкономические возможности?

Фрагментация событийного ряда в массовом сознании, крайне характерная для безвременья, пагубна тем, что поучительные эпизоды «переходного периода» остаются позади, не оставив почти никаких воспоминаний. А между прочим, как раз дискуссия о Ганзейском союзе, имевшая уже место в начале 90-х годов, интересна для современников.

 

К ВОПРОСУ О ТОЛПЕ И ОЛИГАРХИИ

Закоперщиком той дискуссии был удачливый управленец советской школы Виктор Харченко, возглавлявших петербургскую Ассоциацию промышленников и предпринимателей, а также самое прибыльное в ту пору транспортное предприятие – Балтийское морское пароходство. Продумано было все: и список европейских городов-партнеров, и номенклатура товаров, и оригинальный способ льготного налогообложения. Только в 1993 году Виктора Харченко арестовали. Сам он, по словам одного из товарищей по несчастью, подозревал в своих бедах, лично госсекретаря Геннадия Бурбулиса. За время процесса над Виктором Харченко пароходство разорилось дотла. Точно так же, как и проект тогдашней Ганзы, ухнули в никуда в те же времена затеянные прожекты мегапарка-диснейленда и башни с надписью «Петр Великий». Точно так же, как была невозможна в те времена неподконтрольная криминалитету международная торговля, невозможно было и строительство портов в Усть-Луге и Приморске (оба, напоминаю, были запроектированы в девяносто третьем). Ничего вообще, кроме нагромождения привокзальных ларьков, не создавалось во времена, когда народного контроля уже не было, а налоговой полиции еще не было; когда президентская вертикаль занимала деньги у финансовых воротил, которым когда-то доверило недра; когда страна была, а государства не было.

То время, когда рычаги управления не давались в руки, а деньги просачивались сквозь неведомые сита, даже не отправившись по месту назначения, помнит недоброй памятью не только команда Путина, но и четыре миллиона его земляков, которых в девяносто первом было пять миллионов. Помнят и жители близлежащего Новгорода, из которого местные власти тщились сотворить альтернативное «окно в Европу», апеллируя к «историческому опыту» Новгородской республики.

В Новгороде тоже вспоминали о Ганзейском союзе, благо это единственный город, имевший некоторое отношение к союзу преимущественно германских городов-государств. Ничем это Новгороду не помогло, кроме появления у границ города кладбища немецких солдат. Это не значит, что у древнего русского города нет перспектив: они открылись именно сейчас, и напрямую связаны с приходом сюда крупных инвесторов из Москвы и Петербурга. Они есть, поскольку люди отсюда, вопреки объективным закономерностям, не разъехались, а учились выживать в новых условиях. И потому, как и во множестве других невеликих провинциальных центров, не исчез, а напротив, развивается местный рынок сбыта, вместе с ассортиментом производства и услуг, вместе с транспортной сетью, где шоссе стало важнее реки.

А между прочим, многих неразумных трат денег и слов можно было избежать, если говорить о пресловутой «новгородской модели» не полуправду, а правду, сохраненную и в летописях, и в трудах классических русских историков. Например, о хорошо описанным В.О. Ключевским келейно-олигархическом способе принятия политических и хозяйственных решений, которые купеческое сословие затем «выносило на рассмотрение» толпы – народного веча, которое ныне полузабытые глашатаи девяносто первого года преподносили нам как субъект подлинной демократии.

Отнюдь не народ правил свободным Новгородом, а купеческий олигархат, местнические привилегии которого и пришлось в конце XV века крушить железом и кровью. И по ходу дела заключать в темницу весь состав местного ганзейского представительства, представлявшего не только торговый интерес Любека, но и политические аппетиты того самого Тевтонского ордена, который двумя с половиной веками ранее был разгромлен на Нарове Александром Невским.

Очень странно, что через пятнадцать лет после бесшабашного экспериментаторства либеральной клики отброшенная за неприменимостью модель пропагандируется снова. Как будто за это время не произошло коренного, принципиального пересмотра понятия «империя». Как будто профессиональный архитектор не видит в упор, что ганзейское здание, первобытный аналог ВТО, принципиально несовместимо с государственностью. Отдельные авторы считали, что купеческая вольница каким-то образом содействовала возмужанию и укреплению этнического германского духа. Так почему же тогда ганзейский период совпадает с временами наиболее множественной и противоречивой германской раздробленности и наименьшего авторитета и влияния германских князей?

Те же исследователи утверждают, что на всем севере Европы Ганзе была неподконтрольна только Россия, благо не столь жизненно зависела от морской торговли. Можно добавить, что России того времени было выгодно существование Ганзы, благо купеческий олигархат не допускал до царства сильных королей. Не будь Ганзы, в Смутное время на русской территории хозяйничала бы не только польская шляхта с крымскими ханами. Но какой нам смысл заимствовать из чужого опыта самые что ни на есть антигосударственные элементы? Ради чего? Ради уже «равноудаленного» собственного олигархата, который стоило столько времени и сил поставить на место? Ради униженного состояния прочих социальных групп? Ради оставления на произвол судьбы не удостоенных ганзейства «второсортных» регионов? Ради возникновения новых узлов социального беспокойства, помноженного на местническую зависть?

 

ЦЕНА «ВАЛЮТНОЙ АВТОНОМИЗАЦИИ»

Предложение подарить избранным – не очень понятно, по какому принципу – регионов Вячеслав Глазычев подкрепляет примером шотландского фунта в Великобритании. Если нас столь привлекает былая «царица морей», почему бы сразу не подыскать собственный аналог Ольстера?

Британская традиционность, как и любая другая, является итогом истории государства и народа. Корона вернулась на века после крови, пролитой авторами республиканского проекта. Якобы декоративная валюта, вместе с отнюдь не слабеющей автономистской партией, является наследием не столько этнических амбиций, сколько междинастического соперничества. Бифитеры роются в погребах Вестминстера перед каждым началом парламентской сессии не просто так, а в память о заговоре Гая Фокса четырехсотлетней давности. Традиции, смеша праздных гостей и осложняя жизнь самих британцев, незыблемы потому, что хранят память обо всех вехах на пути к сложившемуся конституционно-монархическому балансу, найденному не в кабинетной тиши, а в кровопролитных междоусобицах средневековья. Точно так же, как и лондонская «монументальная пропаганда», в которой наравне с королями увековечен посмертно обезглавленный Кромвель; столь же не случайно и на века надпись у статуи золотого мальчика в Пай-Корнер напоминает англичанам о том, что Великий лондонский пожар был Господней карой за грех пресыщения.

В нашем же случае предполагается введение альтернативной валюты без ссылки на прошлое и без заботы о будущем – просто так, от нечего делать. Между тем, будь эмиссионный вопрос так прост, как его изображает Вячеслав Глазычев, у нас бы уже было не только российско-белорусское государство, но и полноценный Евразийский союз. Давно введенная единая европейская валюта так и не распространилось на экономически лидирующие государства Европы – Великобританию и Швейцарию. Хотя, казалось бы, какая ерунда – сегодня ввел фунт стерлингов, завтра отменил.

Самые авантюристичные радетели «за нашу и вашу свободу» в самые оттепельные, уже текучие времена поздней перестройки, и то не решались требовать отдельной валюты для «освобождаемых» союзных республик. Нужно было пройти через девяносто третий год (в котором региональный сепаратизм вложил весьма существенный вклад), две войны на Северном Кавказе, Норд-Ост и Беслан, чтобы вернуться туда, откуда удалось уйти, слава Богу, относительно малой кровью.

Войны начинаются удивительно легко, чаще всего с росчерка неразумного княжеского пера. Личный каприз отдельно взятого генсека создал на пустом месте проблему Крыма. Валютная автономизация, о которой всерьез говорили «областники» лишь в девяносто втором году, была пресечена на корню легковесным в других отношениях Ельциным. И это был уже не каприз, а реальный страх остаться президентом отдельно взятого Кремля.

Непонятно, для чего нам вторично вступать в самую грязную из тех вод, в которые мы когда-либо вступали. Неужто лишь по той причине, что наши интеллектуальные авторитеты испытывают непреодолимую потребность копировать фрагменты чужого опыта, выбирая притом самые сомнительные из его элементов?

 

ПРОСТРАНСТВО НУЖДАЕТСЯ В ЭНЕРГИИ

Если бы Петр I, Николай I и Иосиф Сталин вместо послевоенного отстраивания городов, ремесел и инфраструктуры доверялись «объективным закономерностям» – развалилось, ну так тому и быть – быть бы месту и Москвы, и Петербурга сегодня пусту.

Поверхностное отношение к крови, которой в возрастающей прогрессии обошлось и избавление от монголо-татар, и изгнание наполеоновской армии, и разгром Гитлера, стало общим местом отечественной прессы в конце 80-х и уже никого не задевает – кроме тех, разумеется, кого это коснулось лично. Однако на восстановленных жилых домах (включая некоторые из потенциально «ганзейских»), заводах, дорогах и посевах тоже остался след общенационального подвига, который как раз не успел смыться ни годами, ни пертурбациями политики. На каждую бочку крови приходилось по сто бочек последующего пота. Если слово «труд» выброшено из нашего лексикона вместе с марксистской политэкономией, можно сказать иначе и сильнее: речь идет о результате человеческих жизней. «Закрыть» обезлюдевшие регионы, оставить в запустении строения, остовы заводов и силуэты едва отстроенных церквей, означает публично помножить на ноль результаты тысяч и тысяч жизней, списать в утиль ранее влитую в них энергию – как раз в то время, когда душа этих регионов, как в воздухе, нуждается в новой энергетике.

Мобилизовать эту энергию, поднять ее из груды разрозненных и ежедневно неразумно растрачиваемых ресурсов человеческого труда на самом деле можно. И этот процесс, инициированный сверху, должен начинаться с декларации послевоенного положения. Мы вышли из войны, и слабым потребна помощь сильных. Способ организации может быть различным, как и их определение (хотите, позаимствуйте термин «общественными работами» из опыта преодоления Великой депрессии в США). Вовлекаться могут в том числе и мигранты, и лица, отбывающие наказание – тем более что высшей формой исправления является созидательный результат, то несомненное, зримое и необходимое, что останется потомкам.

 

МЫ ЛУЧШЕ, ЧЕМ КАЖЕМСЯ СЕБЕ САМИ

Проект разреза России по срединному волжскому шву, как помнится, был последним, что я прочел в девяносто первом году в журнале «Век XX и мир». После чего как отшибло – я перестал читать властителей дум, поскольку над моими думами они более не властвовали. Подозреваю, что то же самое произошло с миллионами моих соотечественников.

Впрочем, более точным следует датировать крах перестроечной публицистики все-таки сентябрем девяносто первого года, когда серия популярных книг, начавшаяся сборником «Иного не дано», завершилась логически последней компиляцией под титулом «Погружение в пучину». Может быть, готовились и другие компиляции прогрессивных авторов, но читатели уже разбежались.

Вся суть этого разрыва рефлексирующей интеллигенции с народным сознанием укладывается в одну строчку немудрящей песни – «Не спешите нас хоронить».

Те, кто нас хоронил, оказались похороненными сами. Верно, как мне представляется, и обратное: тот, кто захочет родить нас заново, должен вначале родиться сам, безжалостно отрезав все пуповины, доставшиеся от перестройки, – от теоретизации статистики а-ля Селюнин и Ханин до натуралистического объективизма в жанре фильма «Маленькая Вера». А до той поры не выйдет властитель дум из самого образованного претендента в пророки.

Нераскрытый секрет нации состоит в том, что мы лучше, чем кажемся сами себе. Как это работает, как устроена машина личного, общинного и регионального самовосстановления (естественник назовет это регенерацией), одному Богу известно. Впрочем, не наше дело лезть в промысел Божий. Кто скажет созвучную миллионам сердец правду на всем понятном русском языке, того да услышат. И тогда можно будет всех статистиков отправить на пенсию, благо их калькуляции объективных обстоятельств будут востребованы не больше, чем перестроечные публицисты Селюнин и Ханин в 1996 году, или республика в Лондоне в 1669-м, в году бесславного самороспуска немецкой Ганзы.

 

ПОЧЕМУ НАМ УДАЛОСЬ ВЫЖИТЬ?

Ни крымские ханы, ни польское войско, не говоря уже о монголо-татарах, не имели представления об экологии и даже о туризме. Тогдашний понятийный уровень человечества не позволял задумываться о рекреативных излишествах: зазевался, и слетела голова. Но вот психология рабов – как раз то, на что рассчитывает любой захватчик. А житель «территории экологического туризма» – по определению раб, поскольку весь смысл его существования состоит в прислуживании прихотям астрономически более состоятельных пришельцев из чужих земель и культур, – двуногих существ более высокого сорта.

Помнится, во второй половине 90-х, после повторного избрания Ельцина, в подлинность которого по понятным причинам верили не все, на множестве лиц моих сограждан крупными буквами было написано отчаяние и неверие в собственное будущее, и особенно болезненно – в будущее детей. Но это состояние не было рабским – ибо многие тогда сопротивляясь перспективе создания колониального общества и вопреки объективным закономерностям материальной выгоды, до последнего не оставляли затухающие производства и полуживые преподавательские и исполнительские коллективы.

Русские выжили потому, что тихо и повсеместно сопротивлялись, и не оставляли надежд; потому, что не плыли по течению; потому, что не забывали родных, оставленных без зарплат и пенсий в экономически истощенной провинции; потому, что продолжали строить тогда, когда все, казалось, было обречено на гниение и слом. И сшивали разорванные пространства силой собственной, будто удвоившейся энергии.

А Канада и Австралия были и оставались от нас астрономически далеко, с глубоко неинтересными изысками подданных британской короны – благо упомянутые территории не настолько принадлежат сами себе, чтобы мы на них оглядывались.

См. также: http://rpmonitor.ru/ru/detail_m.php?ID=4891

Количество показов: 3470

(Нет голосов)