01.04.2007

Виталий Аверьянов

АРТ-ПОДГОТОВКА: «300 СПАРТАНЦЕВ» ПРОТИВ ПЕРСОВ

Голливуд решил внести свой вклад в победу над Ираном

КИНОКРИТИКИ ЛУКАВЯТ

Как образчик жанра исторического кино новый голливудский фильм «300» (в русском прокате – «300 спартанцев») не представляет интереса. В этом отношении он уступает фильму Рудольфа Мате 1962-го года, не говоря уже о шедеврах старого американского исторического кинематографа.

Фильм Зака Снайдера любопытен другим:

– во-первых, своим происхождением (его сценарий создан на основе культового комикса Фрэнка Миллера и унаследовал от него жанровую специфику);

– во-вторых, своей почти беспрецедентной зрелищностью, которая ставит его в ряд новейших кинопрорывов – эффект достигается мощным слоем компьютерной графики, более чем 1500 монтажных склеек, обилием спецэффектов и фантазий художников-оформителей;

– в-третьих, небывалой для игрового, комиксового и фактически полусказочного киносюжета привязкой к соцзаказу и политическому моменту.

Сосредоточимся на третьем пункте, поскольку именно этому соцзаказу и злобе дня служит в фильме все остальное – и его технология, и его необычный жанр. Кинокритики лукавят, когда пытаются подменить причину следствием, выдвинуть на передний план именно технологию и жанр.

– Ну причем здесь Иран и Ахмадинеджад? – говорят нам кинокритики. – Не портите впечатление, наслаждайтесь зрелищем! Это главное. Или: Ну чего можно требовать от комикса? Ведь это условность массовой культуры, к которой нельзя подходить строго!

Так вот, повторю еще раз: кинокритики лукавят. Именно потому, что жанр чрезвычайно условен – он позволяет так легко и убедительно выполнять соцзаказ любой степени скользкости. Именно оттого, что фильм весьма зрелищный, насыщенный кровью и членовредительством (на родине ему присужден рейтинг «R» за обилие сцен секса и жестокости), начиненный графикой, похожий на современную компьютерную игру – его убойная пропагандистская сила и привлекательность тольковозрастает.

 

ИРАН «НЕ УЗНАЕТ» СЕБЯ

Западная культура все больше проседает в своем формате «быдло-элитарности». Уровень американского и европейского обывателя как потребителя шоу становится с каждым десятилетием все ниже концептуально и все выше технически. Рост зрелищности, технологичности и комиксности кино обратно пропорционален его исторической или политической достоверности, идеологической утонченности, просто смысловой нагрузке. Кстати, американские кинокритики упрекают Снайдера именно в этом – концептуальной пустоте фильма, отсутствии «мессиджа» в адрес читателей.

Лукавят, как уже было сказано. Мессидж, напротив, слишком выпуклый, и не заметит его только полный кретин.

В этом смысле иранские кинокритики, вынужденные выполнять противоположный соцзаказ, так или иначе, оказываются недалеки от истины. По мнению обозревателей одной из иранских газет, фильм Снайдера целенаправленно создает извращенный образ персов. Официальные лица Ирана, а также общественные деятели ряда других исламских государств высказываются даже более резко. Так, например, крупный иранский чиновник Голямхоссейн Эльхам заявил, что фильм оскорбляет иранский народ, являясь пропагандой против культуры иранцев. Советник иранского президента по вопросам искусства Джавад Шамкадри (Javad Shamqadri) подчеркнул, что фильм «300» является частью хорошо продуманной психологической войны, которую США ведут против Ирана: «После исламской революции Голливуд и американские чиновники от культуры предприняли целую серию исследований по возможной дискредитации иранской культуры», – добавил он.

Развернувшаяся по этому поводу дискуссия на страницах американской прессы выявила другую сторону темы: оказывается, идеологи американского масскульта рассматривают фильм «300» не как отдельный случай, а как очередной ход в войне карикатурных плевков и гротескных обобщений. Например, газета The New York Times привела в качестве примера антиамериканской и антиизраильской пропаганды целый ряд фильмов, выпущенных на иранских киностудиях. У иранцев, пишет американский обозреватель, в их агитационных лентах статуя Свободы в Нью-Йорке представляется в образе Сатаны, а президент Буш показан как новое воплощение Гитлера.

 

ДЖОРДЖ БУШ КАК «ЦАРЬ ЛЕОНИД»

С точки зрения эстетики, фильм «300» является еще одним шагом в американизации образа древнего мира, точнее говоря, его омасскультуривании в соответствии с американскими стандартами. Греции в этом отношении отводится особая роль – поскольку в современной официальной мифологии США именно Древняя Греция явилась колыбелью демократии и прототипом американцев XX века с их ценностями и их мировой миссией.

Фильм «Троя» в свое время достаточно прозрачным эзоповым языком, как считают эксперты, указывал на конфликт США с Ираком и Саддамом Хусейном. Что же касается иранской темы, то ее разработка в ключе древнегреческой (новейшей панамериканской) миссии готовилась еще с фильма «Александр», в котором великий полководец македонцев прямо заявляет цель своего похода против персов – освобождение их от диктатора Дария. Однако в самой Греции «Троя» и «Александр» вызвали жесткую критику, поскольку они существенно искажали историю. Надо признать, что в этом пункте фильм «300» оказывается опять же выходящим из ряда вон. Как сообщили информагентства, греки приняли на ура его жанровую условность, восходящую к «графическому роману» Миллера и, несмотря на сомнительные качества греков-неспартанцев, показанных в фильме, а также бесшабашную отсебятину режиссера, художника по костюмам и дизайнеров, высоко оценили органику кинокартины. Надо признать, что в отличие от «Трои» и «Александра» картина Снайдера и впрямь оказалась более органичной в своей схематичности и простоте.

Кто бывал в Греции, вряд ли не отметил для себя, что современные ее обитатели лишились пассионарности своих предков и далеко оставили позади героизм спартанцев с его принципом «Со щитом или на щите». Тем не менее, условность и незатейливость фильма Снайдера не могла не польстить национальному чувству среднего грека, тогда как пороки и недостатки греческих персонажей было легко не принимать на свой счет, списав на язык актуальных аллегорий (рядовой зритель если не до конца формулирует, то во всяком случае чувствует, что царь Леонид – это лакированный Джордж Буш, а жрецы-эфоры и политикан Ферон – карикатура на верхушку американских «демократов», аркадийцы же – ненадежные союзники Буша по НАТО и т.д.).

Я очень удивился, не услышав в «300» выражений типа «Ты в порядке?» или «Увидимся!». Однако их отсутствие было компенсировано не менее хлесткими американизмами. Так, совершенно по-ковбойски звучит ответ царя Леонида персидскому послу: «Это безумие? Нет, это Спарта!» – после чего царь отправляет посла в смертельный нокаут (в бездонный облицованный камнем колодец). Фраза царя в Фермопильском ущелье: «Спартанцы, готовьте завтрак, наедайтесь, сегодня вечером мы ужинаем в аду!» – на первый взгляд, показалась дурным переводом. Оказывается, переводчики не виноваты. Это Фрэнк Миллер со своей чисто американской непосредственностью пересказал выражение Леонида: следующая трапеза ожидает всех нас уже в Аиде. Наконец, вершиной американского кинокомикса стали диалоги царя Леонида и его царицы о свободе и суверенитете в постели во время соития, а затем призывы царя погибнуть в борьбе за демократию и его пророчество о наступающей «эре свободы» по всему миру (sic!).

 

КОМИКС ПРО ВОЕННУЮ ДЕМОКРАТИЮ

С другой стороны, невозможно отрицать и того, что аллегория спартанцев как воинственного крыла современной «империи добра» весьма и весьма поверхностна. Сам царь Леонид и его боевая дружина предстают классическими голливудскими супермэнами. Это аллегоризм на уровне видео-клипов и рекламных роликов (Зак Снайдер профессионал именно в том жанре, тогда как в игровом кино «300» – это его всего лишь вторая работа).

Касается эта беспочвенность и комиксность не только персов, но и самих греков. Например, афиняне, выдержавшие на деле основную тяжесть греко-персидских войн, предстают в фильме второстепенными, конъюнктурными и небоеспособными; царь Леонид высмеивает их дилетантизм в военном ремесле и называет их племенем «философов и любителей мальчиков» (эксперты уже неоднократно отмечали, что в последнем пункте спартанцы афинянам отнюдь не уступали). Другие примеры: пифия, предсказывающая поражение Леониду, предстает как игрушка в руках коррупционеров, а эфоры (верховная власть Спарты) без каких-либо оснований выданы за прокаженных и похотливых сребролюбцев, ставящих суверенитет своей страны чрезвычайно низко. Остается непонятным, как в стране с такой властью могли воспитываться столь доблестные полководцы, офицеры и солдаты (а также их матери).

Возможно, этот мотив объясняется своего рода антиаристократической направленностью эстетики Миллера и Снайдера – царь Леонид грубоват и демократичен, он олицетворяет собой воинское братство и военно-племенную демократию. Эфоры, члены совета (сенаторы), политики – эта та гнилая аристократия, избегающая прямых и эффективных решений. Точно так же у персов их аристократия – гвардия Ксеркса – предстает почти точной копией орков из «Властелина колец», скрывающих свои лица под отполированными до блеска масками.

Спартанцы олицетворяют собой совершенные боевые машины, что подчеркивается их одеждой – все они в пурпурных плащах-пеплумах, плотных шлемах и без доспехов – под плащами на них надето нечто вроде спортивных плавок. Персы представляют собой пестроту империи. Как объяснил художник по костюмам Майкл Уилкинсон, «пока Ксеркс со своей армией направлялся в Грецию, на пути он мог встретить людей самых разных рас. Поэтому одежда каждого персидского отряда разрабатывалась под влиянием культурных традиций самых разных стран…»

Уилкинсон не договаривает, что несмотря на все это разнообразие, обилие мутантов, гигантов и орков – отряды персов по дизайну одежды и боевому снаряжению подозрительно напоминают эстетику исламистов, террористов-шахидов, арабских боевиков. Здесь представлен скорее собирательный образ – не только иранской составляющей «оси зла», но и иракских, афганских и палестинских, и даже африканских (ливийских?) врагов демократии.

Что касается африканцев, то в фильме неожиданно большой удельный вес получают чернокожие актеры и мулаты, которых оказывается немало в армии Ксеркса, негром является даже посол персов в Спарту.

 

ВОСТОК И ЗАПАД МЕНЯЮТСЯ МЕСТАМИ

Но верхом гротеска становится сам образ Ксеркса, который, по свидетельству Геродота, был физически совершенным и блистательным вождем своей империи. У Снайдера Ксеркс подан как безбородый с гладко выбритым черепом мулат трехметрового роста, напоминающий, по выражению критика из The New York Post, «раскрашенного трансвестита». Его жеманные жесты и мимика кокаиниста вступают в явный диссонанс со всеми историческими сведениями. Ксеркс передвигается на огромных золотых тронах и колесницах, запряженных рабами.

Нельзя отрицать очевидного: сегодня именно США, этот форпост наступающего Запада, движется по странам Востока как колесница Джаггернаута, демократического идола, и в культурном плане предстает как великий Вавилон с блудницами и покрытыми золотом тронами. Сегодня именно демократическая империя осуществляет нашествие, а страны Востока – защищаются. Согласно лидийскому историку Ксанфу, Ксеркс объявил себя спасителем народов от зла и смут, устанавливающим в мире новый порядок. Честно говоря, трудно найти столь же четкую историческую метафору для иллюстрации миссионерских иллюзий современных США.

В графическом романе Миллера и фильме Снайдера Ксеркс пытается соблазнить греков плодами великой восточной культуры, фактически на тот момент мировой культуры. Однако, сегодня именно Буш, а не Ахмадинеджад, выступает с доктриной демократии и свободы как цивилизационных благ. Иранцы вынуждены отвечать на это, выдвигая в противовес показной свободе и мнимой универсальности американцев самобытность и суверенность своего исторического мира как высшую ценность. Таким образом, мир ценностей и принципов поменялся местами с миром культурных благ. Мир аскетов и героев поменялся местами с миром искусителей и соблазнителей. Схема Запада и Востока по отношению к эпохе Фермопильской битвы зеркально перевернулась.

Впрочем, последнее обстоятельство не должно приходить в голову массовому зрителю. Именно на такой установке, по всей видимости, и держится современная голливудская пропаганда.

 

БОЛЬШЕ ВСЕГО ЖАЛКО СЛОНОВ

В заключении, на время притворившись массовым зрителем, и оценив картину как абстрактное, чисто эстетическое явление, не могу не отметить, что для новейших американских фильмов в жанре «пеплума» характерна определенная психологическая ходульность. Как в фильме «Александр» (2004) наибольшее сострадание у зрителей вызвала гибель боевого царского коня Буцефала, так же и в фильме «300» лично у меня наибольшее сожаление вызвали компьютерные боевые слоны Ксеркса, падающие в пропасть.

Количество показов: 7759

(Нет голосов)