Текст впервые опубликован в журнале "Русский предприниматель" №10-11(9) декабрь 2002

Александр Рудаков

ЗНАМЕНИЯ ЦАРЬГРАДА

Третий Рим в символическом зеркале Второго

Если попытаться собрать воедино все, что когда-либо было сказано о Константинополе, то, пожалуй, самые крупные библиотеки мира не вместили бы написанных томов. Из всего многообразия тем, связанных с этим великим городом, мы остановимся лишь на одной. Константинополь будет интересовать нас как символическая ось русской истории, вокруг которой выстраиваются события, на века определившие исторические судьбы нашего Отечества.

ШАГ В ЕВРОПУ
Тысячу лет назад послы князя Владимира, посетив богослужение в храме Святой Софии, покинули Константинополь и вернулись на Русь, не имея ни малейших колебаний относительно выбора веры. Образ Великого города, собравшего в себе "всю красоту земли", стал первым знамением. Именно Царьград указал древнему Киеву его религиозный, культурный и цивилизационный путь. С этого момента было положено начало истории Святой Руси, Православного Царства на русской земле. Тогда же наше Отечество стало полноправной частью христианского мира, сообщества христианских государств Европы.
Конфликт между римскими папами и константинопольскими патриархами еще не воспринимался как фатальный раскол. Между восточными и западными христианами существовали догматические различия, но не было психологической пропасти. Не успел еще возникнуть цивилизационный барьер, железный занавес между византийским Востоком и римским Западом. При Владимире Святом и Ярославе Мудром уровень контактов между Древней Русью и Западной Европой был выше, чем в эпоху Петра. Русские княжны выходили замуж за французских и германских королей, норвежские конунги годами жили в Новгороде, а древний Киев в неформальной иерархии европейских столиц стоял выше, чем Париж или Лондон. Христиане-европейцы, хотя и ощущали разницу между "латинской" и "греческой" верой, считали себя людьми, принадлежащими к одной цивилизации. Что же касается Константинополя, то он, вне всякого сомнения, оставался ее центром, единственным мировым городом в подлинном смысле этого слова. Тогда он один во всем свете олицетворял одновременно и имперскую силу, и высшую религиозную правду.
В Слове о законе и благодати, написанном святителем Илларионом, звучала неподдельная радость о том, что Русь, получив благодать крещения, вошла в "семью христианских народов". И Константинополь выступил в роли "крестного отца" древнего Киева, приобщившегося к христианской цивилизации. Со времен святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, подаривших славянам письменность, Константинополь непрестанно трудился над расширением православной ойкумены и преуспел в этом. Теперь же настал черед пожинать плоды.

ЗАПАД ПРОТИВ ВОСТОКА
Если культурное превосходство и политическое могущество Константинополя убедили наших предков сделать шаг в Европу, то разрушения и бедствия, постигшие Великий город после разгрома, учиненного крестоносцами в 1204 году, стали для Древней Руси вторым знамением. Царьград превратился в колониальное владение западноевропейских баронов и папского престола. Константинопольский патриарх бежал в небольшой городок Никею, который еще удерживали византийцы.
Отныне единой семьи христианских народов более не существовало. Константинополь упрекал Рим в отступлении от истины. Рим же в ответ устроил резню. На его стороне была военная мощь, и римская церковь закрепила за собой обозначение "католическая", то есть универсальная, вселенская, всемирная. А Константинополь, разрушенный и разграбленный, не мог привлечь наших предков своим сиянием и блеском. Имперская сила и религиозная правда как бы разделились. Наши предки должны были решать, что им выбрать -- силу или истину. Остаться "частью Европы", теперь уже римской Европы, или сохранить верность той Церкви, именем которой святые Кирилл и Мефодий несли просвещение славянским народам. Сила была у католического Запада, истина -- у православного Востока.
И выбор был сделан. Бог не в силе, которую воплощала в то время латинская, католическая Европа. Бог -- в Правде, которая осталась за гонимыми, спасающимися от разъяренных и алчных крестоносцев православными греками. Отделиться от Европы показалось для Древней Руси не таким страшным делом, как отпасть от Бога. Тогда, после 1204 года, наши предки во второй раз подтвердили свою верность Православию. И причиной тому стал теперь уже не наивный восторг перед великолепием и красотой Константинополя, а сердечное переживание постигшей его беды.
Пройдет еще чуть больше тридцати лет, и Русь почти на два с половиной века накроет черная тень Орды. Католический мир будет предлагать помощь -- естественно, в обмен на отказ от православной греческой веры и принятие латинской. Но даже в самые трудные дни эта идея никогда и нигде (за исключением разве что Галицкого княжества) не обсуждалась всерьез. Александр Невский видел в католических рыцарях-тевтонцах куда более опасных врагов, чем в варварах-ордынцах. Последние умели разрушать города и уводить в полон целые земли, но были не в силах повредить душе народа, посягнуть на его духовное "я" -- Православную веру. Когда же византийцы свергли латинское иго и прогнали крестоносцев из Константинополя, уцелевшие от ордынских погромов русичи радовались не меньше греков. В мире снова все встало на свои места, и Константинополь, как и прежде, оставался его центром.

ВСЕМИРНАЯ МИССИЯ
Все закончилось в 1439 году, когда представители православных патриархов и византийский император согласились заключить унию с Римом и признать над собой власть папы. Правители Византии надеялись, что католическая Европа поможет им в неравной борьбе с османскими турками, защитит Константинополь от нашествия иноверцев. Впрочем, далеко не всем жителям Царьграда такие причины показались основательными. Многие считали, что, хотя опасность турецкого завоевания и в самом деле велика, нельзя смешивать земное с небесным и получать гарантии помощи в обмен на вероотступничество.
В 1441 году униатский митрополит (и кардинал в одном лице) Исидор прибыл в Москву и на первом же богослужении помянул тогдашнего папу Евгения. Русским снова пришлось выбирать между Силой и Правдой, с той лишь разницей, что теперь и Константинополь поддался соблазну силы. Царьград долгие годы был величайшим мировым городом, центром православной ойкумены, само существование которого вселяло уверенность в правоту Православия. И вот теперь вера наших отцов осталась без какой-либо внешней опоры. Царьград склонил голову перед Римом. Что должна была делать Москва? Согласие принять унию сулило немалые выгоды, как экономические (открытие торговых путей на Балтике и Черном море, контролировавшихся Ганзейским союзом и генуэзцами), так и политические (возможность присоединить Великое княжество литовское, под контролем которого находились в то время две трети территорий, принадлежавших когда-то Киевской Руси). Отказ же означал бесконечную войну с многократно превосходящим противником, готовившим костры и виселицы для "схизматиков" (так называли в Риме всех, кто отказывался подчиниться папе). Вне всякого сомнения, это было серьезное испытание. Как расценить флорентийскую унию? Как отступничество Константинополя или как естественный ход вещей? Как истолковать это знамение, какой из этого следует вывод?
В то, что сам патриарх Константинопольский отрекся от веры, было страшно поверить. Тяжело было разорвать ту нить, которая пять веков связывала Византию и Русь. Однако Москва сделала свой выбор и отвергла унию, оставшись в одиночестве против набиравшего силу латинского мира. Причем случилось это в 1441 году, когда Русь была еще очень и очень слаба.
Прошло немного времени, и Москва поняла, что знамение истолковано правильно. Отступничество Константинополя не спасло его от турецкого нашествия: в 1453 году город был взят войсками Мехмета II. Второй Рим, как называли Константинополь начиная с IV века, пал. Московская Русь осталась единственной православной страной, которую еще не успели захватить иноверцы. Этот факт еще предстояло осмыслить и выработать стратегию поведения, план действий.
Между тем история как будто подталкивала к тому, чтобы сделать разумные выводы как можно скорее. В 1472 году великий князь Московский Иван III женится на греческой принцессе Софье Палеолог, и византийский двуглавый орел "перелетает" на наш государственный герб. Восемь лет спустя последняя ордынская рать, так и не дав сражения, бежит от русских воинов в степь, и монголо-татарское иго больше не угрожает Руси. Еще через шесть лет воеводы Ивана III берут Казань, которая на долгие годы становится вассалом Московской Руси. Небольшое княжество, выросшее в лесах Центрально-Европейской равнины, превращается в Империю.
Эти события с каждым годом все больше утверждали книжных людей на Руси в мысли о том, что именно на их страну Бог возложил ту миссию, которая прежде лежала на Византии. В письме к Василию III инок Филофей говорит о ней предельно ясно и без тени сомнения. Второй Рим -- Константинополь -- пал. Москва -- новый, Третий Рим, и так будет до конца времен.
Родившись в кругу ученых монахов-книжников, идея Третьего Рима быстро стала ключевой составляющей общенационального мироощущения. Миллионы простых людей, многие из которых не слишком разбирались в богословских и исторических вопросах, осознали и почувствовали, что отныне у русской земли особое призвание и что промыслом Божьим ей предначертана великая мировая миссия.

МИРАЖ НА БОСФОРЕ
Но что же было делать с Константинополем, ставшим столицей османских турок и переименованным в Истамбул? В XVI веке концепция Третьего Рима понималась прежде всего в духовном, мистическом смысле и не требовала немедленных геополитических решений. "Второй Рим пал", и потому Константинополь как центр православной ойкумены перестал представлять интерес для наших предков в своем географическом, пространственном измерении.
Шли века, и победы русского оружия постепенно отодвигали границы нашей державы все дальше на юг. В царствование Екатерины II под ударами суворовских и румянцевских богатырей рухнули турецкие твердыни в Северном Причерноморье, и Константинополь оказался на расстоянии вытянутой руки. Под впечатлением от этих успехов российская императрица повелевает создать Греческий корпус и начинает готовить одного из своих внуков, Великого князя Константина Павловича, к тому, чтобы он когда-нибудь занял заветный византийский престол. Именно Екатерине II, по преданию, принадлежали слова "Константинополь будет наш", которые еще целых полтора века будут повторять российские политики, военные, дипломаты. Однако русские люди по-разному воспринимали идею освобождения Константинополя. Для одних на первом месте было спасение православных святынь, и прежде всего храма Святой Софии, построенного в правление императора Юстиниана (VI век). Для других главной целью проекта был контроль над проливами Босфор и Дарданеллы, обеспечивавшими прямой выход в Средиземное море. Именно это противоречие и сыграло роковую роль в последующей судьбе Константинополя, а возможно, и самой Российской империи.

ХРАМ ИЛИ ПРОЛИВЫ?
В XIX веке Россия неоднократно побеждала Турцию, всякий раз подходя все ближе и ближе к Царьграду. Война за освобождение славян от османского ига, начатая Александром II, закончилась у самых стен Константинополя, но из-за давления со стороны европейских держав (в основном Британии, которая прямо угрожала войной) наши войска были вынуждены остановиться.
В царствование Александра III Россия достигла пика своего могущества, и план освобождения древней столицы православной ойкумены вновь появился в повестке дня. С европейскими державами шли тяжелые и сложные переговоры: каждая из них хотела получить свою часть от наследства "больного человека Европы", как тогда называли Османскую империю. Великие державы, выражая готовность признать права России на Константинополь, никак не хотели пускать русский флот в Средиземное море и потому предлагали российскому правительству взять Царьград вместе с Босфором, но без Дарданелл. Государь долго размышлял над этим предложением, поскольку лично для него "крест над Святой Софией" был куда важней всех геополитических выгод. А большинство чиновников МИДа придерживалось иного мнения, считая, что пройдет еще лет десять-двадцать -- и Константинополь легко достанется России вместе с обоими проливами. Эта точка зрения в конце концов возобладала, и план военной операции по взятию Константинополя был положен под сукно.
Дальнейший ход событий хорошо известен. В 1921 году русские все-таки высадились на берега Босфора, но совсем в ином качестве: белая эскадра эвакуировала из Крыма разбитые войска генерала Врангеля. Оглядываясь в наше тысячелетнее прошлое, трудно пройти мимо парадокса исторической симметрии. Девять с небольшим веков назад послы святого князя Владимира прибыли в Константинополь, а теперь их потомки, покидая родину после трехлетней гражданской войны, возвращались в тот же самый город...
Между тем, если бы Санкт-Петербург при Александре III все-таки решился на взятие Константинополя, не исключено, что судьба империи была бы совсем иной. Освобождение древней столицы православного мира могло бы укрепить народную веру, отчасти пошатнувшуюся на рубеже веков. И тогда, возможно, трагические события 1905-го и 1917 года миновали бы нас стороной. Для этого, однако, следовало яснее определиться в вопросе о том, что для нас дороже: Святая София или проливы с выходом в Средиземное море.
В этом, быть может, и заключается последнее знамение Царьграда, которое до сих пор не разгадано нами. Сегодня в моду все больше входит геополитический прагматизм, а попытки увидеть в мировой политике глубинное религиозное измерение часто рассматриваются как неуместное фантазирование. Однако судьба Константинополя, так и не ставшего сто лет назад третьей столицей России, учит нас обратному. Вера, способная "двигать горами", может значить на весах истории гораздо больше, чем все прагматические расчеты.

Количество показов: 7031

(Нет голосов)