26.06.2007

Константин Черемных

ПОЛЕ БИТВЫ – УЧЕБНИК ИСТОРИИ

О людях можно судить по тому, что они делают 22 июня

К ВОПРОСУ О СВОБОДЕ МНЕНИЙ

Никто не может запретить человеку думать все, что ему придет в голову. И даже говорить вслух. И даже произносить во всеуслышанье и тиражировать в прессе. И даже в канун даты всем известной и не оспариваемой по значению и существу – 22 июня. Никто не запрещает. Такова уж реальность нашего строя жизни, которую «цивилизованный мир» именует «диктатурой».

Скажем, никто не может помешать псковскому губернатору Михаилу Кузнецову пожаловаться на политические осложнения между Россией и Эстонией, которые препятствуют притоку инвестиций в его регион. А без них просто никак: словами Кузнецова, Псковщина «обречена на сотрудничество с Эстонией и Латвией». Губернатор придумал формулу отношения к политической буре, поднявшейся после эксгумации советских воинов на Тынисмяги. К этому, сказал он в интервью агентству «Росбалт», «надо относиться как к плохой погоде. Идет дождь – берите с собой зонт».

Ну что тут такого? Высказал человек свое частное мнение, притом за-ради избравших его псковичей. Они поймут. Они же вполне стерпели предыдущее высказывание своего мэра по фамилии Лузин про то, что нужно строить отношения с Таллином, свободные от политики. То есть даже после того, как всей России плюнут в лицо, псковичу хоть бы что. Он зонтиком укроется.

Президент Владимир Путин тоже высказал в канун той самой даты свое частное мнение. О том, что некоторые учебники русской истории пишутся по заказу. Что когда авторы школьных пособий, написанных на зарубежные гранты, переиначивают историю войны, это оскорбляет весь народ. Что ему лично не нравятся зарубежные штампы по поводу элитарности образования. Что вообще слово «элитарность» у него ассоциируется с оторванностью от народа. Что у некоторых других народов больше оснований для чувства вины, чем у нашего.

Никакая непосредственная внешняя потребность не принуждала его все это высказывать. Надо полагать, у президента хватало других дел в канун 22 июня, помимо присутствия на Всероссийской конференции преподавателей общественных наук. Тем более что почти то же самое он уже говорил ровно три с половиной года назад. И не просто говорил, а просил срочно собрать специалистов, чтобы сдвинуть с места проблему преподавания истории в школе. Проблема – если судить хотя бы по содержанию тех учебников, по которым сегодня учится моя дочь, – не сдвинулась ни на миллиметр. Хотя было много шума по поводу «запрета властями» одного-единственного пособия, где ученикам предлагалось подумать, «диктатор» Путин или нет.

 

К ВОПРОСУ О «ПОЛИВАРИАНТНОСТИ»

В Минобразования, очевидно есть свой ответ на этот риторический вопрос. Явно отрицательный. Поскольку тогдашнее поручение главы государства они, похоже, расценили не как поручение и уж тем более не как приказ, а как частное мнение. Ну кто ж ему запретит его высказывать? У него такое мнение, а у коллег и спонсоров из фонда Науманна, к примеру, другое – о «поливариантности исторического процесса». Ну, скажите, пожалуйста, как же государству вмешиваться в преподавание истории, ежели она все равно поливариантна? Посмотришь с одной стороны на одних и тех же покойников – герои. А с другой стороны – оккупанты.

Вот таллинский центрист Тынис Биттман, хотя и не историк, а судомеханик, считает, что на месте памятника на Тынисмяги надо фонтанчик разбить. А еще лучше навалить побольше камней – как символ сопротивления диктатуре. Из-под камней-то косточки родных поди труднее выковыривать. Вместе с ними и малоприятную страницу истории эстонского народа удобнее не просто закрыть, а завалить камнями.

Депутат Таллинской думы Биттман счел нужным вывалить все свои предложения в аккурат 22 июня. То ли его вдруг обуяли национальные чувства, то ли чисто личные карьерные мотивы. Например, стремление сорвать куш с внутрипартийной интрижки против лидера центристов Сависаара, которого правая коалиция давно старается убрать с должности мэра. Интрижка изнутри – куда как удобно. Легко, и вполне в духе местных политических традиций. Судомеханик может и вовсе без зонтика обойтись.

Российская пресса 22 июня инициатив Биттмана почти не заметила. Медиа-сословие было больше увлечено слухом по поводу переноса останков Ленина, которые партия КПРФ по договоренности с Кремлем якобы накануне будет возить по стране – как видно, напоказ. Множество на первый взгляд солидных и даже уважаемых сайтов упоенно воспроизводили сплетню с одного и того же первоисточника под названием «Новый регион».

Информагентство «Новый регион» могло бы распустить эту сплетню и в какой-нибудь другой день. Да и вообще его весьма состоятельные владельцы не принадлежат, скажем, к идейным монархистам, а Таллину из бывших имперских окраин вполне предпочитают Киев. Но что-то ведь ими руководило, когда они выбирали дату. Похоже, не заботы об историческом возмездии, а мыслишечка поменьше – подгадить этой самой партии в пользу другой, притом в тот момент, когда оппоненты слишком заняты, чтобы отреагировать сразу: ветеранами занимаются, по мемориалам их водят. То есть в этот день удобнее. И коллегам по Рунету удобнее: контента нет, президент что-то «скучное» про учебники вещает, а тут готовая сенсация.

 

ДАТА ВНЕ КОНТЕКСТА

В учебнике, по которому учится моя дочь, нет места для исторических сомнений, благо там вся история состоит из внешних деталей. То есть из того, в каких платьях ходили придворные при таком-то европейском короле. Из такой истории, как из конструктора «Лего», можно собирать любые композиции. Хочешь так поверни, хочешь эдак.

Даже пресловутый Джордж Сорос до поливариантной премудрости не дозрел. В изданном на его средства пособии для элитных школ историю деткам излагала ожившая кукла, превратившаяся в гувернантку. Излагала отнюдь не из поливариантных, а со своих вполне пристрастных гувернанточьих позиций. Из ее пассажей элитарный ученик мог извлечь свое сословное отличие от народного большинства, от темной завистливой массы, которой надо сторониться и бояться. В этих наставлениях был хотя и особый, сугубо классовый, но какой-то смысл, какая-то последовательность, и само собой, какая-то цель. В том учебнике, по которому учится моя дочь, не просматривается ни цели, ни смысла. Есть только одна «взвешенность» – как универсальный товар, который так же легко признается годным для продажи, как копии старинных нарядов и модельки «мессершмиттов» и «фоккеров».

На своем опыте знаю, что дата 22 июня нынешним школьникам не говорит почти ничего. То есть она, конечно, им известна. Но она не помещается ни в какой контекст, поскольку его нет. Поскольку Великая Отечественная война в том виде, в котором она изложена в современных ходовых пособиях, мало отличается, к примеру, от англо-бурской войны или распрей между рыцарями Алой и Белой Розы.

 

ЛИЧНАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ

Почему я обо всем этом пишу? Так уж получается, что исторические даты каждый волен воспринимать и воспринимает из родового опыта. А потом это как-то незаметно влияет на соображения о жизни вообще. О том, что в этой жизни для тебя допустимо и недопустимо. Не потому, что «диктатор» что-то тебе диктует. У тебя свой диктатор, собственный, внутри тебя. Вот депутат Владимир Рыжков, к примеру, спорит, что сам факт получения историком каких-нибудь грантов вовсе не характеризует его мировоззрение. Ему его внутренний диктатор позволяет так считать. А мой – нет.

И я помню, с какой поры. С той поры, когда я представил себе, что меня могло не быть на свете. Более того, что появление мое на свет было чудом. Я открыл это, просто найдя на карте ныне город Белосток, где находился 22 июня 1941 года мой одиннадцатилетний отец. Он оказался в том единственном эшелоне с ранеными (мой дед был комиссаром военного госпиталя и отвечал за его эвакуацию), который успел оттуда добраться до еще не оккупированной территории. Только успел, как в него попала бомба. Но, опять же чудом, не в тот вагон, где ехали дед с отцом. «Фоккер» еще покружился и побомбил.

Отец помнил не все, а рассказывал еще меньше. О том, например, как ему пришлось отделять от себя мертвую вцепившуюся руку. С тех пор он всю жизнь заикался. А еще всю жизнь, тихо и скрытно, никому ничего не навязывая, в том числе и мне, верил в Бога.

Было бы странно и нелогично, если бы я не задумался о чуде его спасения. И хотя бы немного не поинтересовался бы городом Брестом, оборона которого тогда задержала нацистов, а стало быть, и позволила тому эшелону прорваться на восток. И совсем неосознанно, но на всю жизнь, у меня не могло не сформироваться особое отношение к городу Бресту. Мне не хочется никого обижать, но отношение к городу Пскову, который сдался почти мгновенно, у меня другое. Оно сугубо субъективно и непоправимо. Меня можно пытаться разубедить, но я ничего не могу с собой поделать. Я все равно подсознательно сравниваю одно место на карте с другим, и, к моему ужасу, это сравнение регулярно подтверждается заголовками газет и сайтов. Я набираю в Яндексе: «Путин, учебник истории, гранты» – и первое, что я вижу, это ссылка на газетеночку «Псковская губерния», которая 21 января 2004 года додумалась сдуть с «ИноСМИ» ругательную статью из The Guardian о диктаторе Путине, вмешивающемся в школьное преподавание истории (речь шла о том, первом поручении министерству, которое было благополучно заболтано).

Я допускаю, что у псковских издателей кругозор пошире моего, и в круглую дату смерти Ленина им непременно захотелось что-то такое ввернуть, чтобы поразить читателя всей безразмерной широтою своей поливариантности. Не верю, однако, что в городе Пскове, где имеется, между прочим, педагогический институт, было настолько некому высказаться на эту тему, что авторам пришлось обращаться к британской прессе. Скорее могу предположить, что издатели руководствовались импульсами преклонения перед заграницей, столь густо привившимися в этом губернском центре (кстати, таковым он был не всегда, и решить проблемы этого депрессивного в разном смысле слова региона уместнее всего было бы путем возвращения его в Ленобласть).

Почему меня так зацепила заурядная пакостность неведомых мне издателей провинциальной газетенки? Да касается она меня, и все тут. Поливариантность предполагает отсутствие отношения. А я не могу относиться к истории «никак», потому что она обожгла мой род, хотя и куда слабее, чем многие другие семьи. Это на уровне ощущений. А на уровне разума мне представляется, что в испытаниях, перенесенных моей страной, должен быть какой-то смысл. И что этот смысл можно, если постараться, донести до ребят, которые сидят за партой и рассматривают картинки. Эти картинки у них не складываются в картину и сами по себе не сложатся. Семейных назиданий для этого недостаточно. Я не в силах воспроизвести для дочери образ моего отца. Я могу лишь привести ее к надгробному камню.

 

КАК ПЕРЕДАТЬ ИСТОРИЧЕСКИЙ ОПЫТ?

Впрочем, помимо семейной памяти, ребята, сидящие за партой, неминуемо сталкиваются с авторитетом совокупной народной души, взятой врасплох девяностыми годами, униженной и этим унижением пробужденной, и с тех пор остро чувствующей фальшь и чутко отличающей подлинное свое от навязанного чужого. Ее слышат политические партии, ни одна из которых сегодня не осмеливается числить патриотизм ругательным словом. К ней обращается президент, когда 22 июня заводит разговор о таких частных вещах, как преподавание отдельно взятого предмета отдельно взятому школьному возрасту. Обращается явно не только по электоральным соображениям: из самих его слов ясно, что его что-то зацепило внутри. То ли голос отца, лежащего на Серафимовском, подсказал ему, что в этот день важно, а что нет. То ли он просто умом давно и отчетливо понимает, что опыт поколений, который никак не усвоен, гарантирует внукам то же самое, что свалилось на дедов, только хуже.

Между памятью рода и авторитетом народа и располагается необходимое звено под названием «учитель». Как любой человек, школьный педагог что-то думает об окружающем, а может быть, даже носит в себе какой-то собственный образ истории и соответственно, образ будущего. По моему скромному мнению, если таковой есть, то это лучше, чем ничего. Более того, мне представляется, что не каждый может быть учителем истории, и не каждому можно такое дело доверить.

Профессиональный отбор по этой специальности, если кому-то придет в голову его ввести, будет, конечно, дискриминацией. Но в других-то профессиях это обычное дело. К примеру, мне с моим слабым зрением никакая медкомиссия не доверила бы водить танк или даже – к великому сожалению – оперировать больных. И я не обижался. Когда психологи разработают тест на совесть или хотя бы просто неравнодушие, его имело бы смысл – по сугубо логическим соображениям – испытать на учителях истории.

С авторами учебников хуже. По той причине, что есть профессии и профессии; что грант по биологии беспозвоночных – не то же самое, что грант на создание картины мира и образа страны в этом мире. Тем, кто этого не понимает, боюсь, не поможет даже церебральная хирургия. Равно как и тем, кому приходится напоминать, что в день поминовения принято снимать шапки, а не топтаться на памяти миллионов ради мелкого партийного или инвестиционного делишка.

Тем более что у нашего народа есть перед кем снимать шапки. И их слишком много. И их голоса все еще слышны из-под надгробных камней, как бы кто ни старался их выкорчевать и завалить. Они и продиктуют нам универсальный и уникальный, непредвзятый и непререкаемый, противоречивый и достоверный, страшный и вдохновляющий, заслуженный смертью и востребованный жизнью учебник русской истории.

Количество показов: 3639

(Нет голосов)