01.10.2009
Каринэ ГЕВОРГЯН
ЭЛИТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ! Часть 2
Россия в отсутствии национальной элиты
Продолжение. Начало см. здесь: http://www.globoscope.ru/content/articles/2690/
ИСТЕБЛИШМЕНТ
Как-то в беседе со мной один мой милейший приятель, остроумно назвавший себя «олигофрендом», подарил мне шутливый лозунг, услышанный им в одном модном тусовочном месте представителей семей нашего истеблишмента: «Страшно далеки мы от народа, и это – кайф!». Этот стиль кем-то остроумно определен как «радикальный гедонизм»[1]. У тех, кто так живет, ослаблен инстинкт самосохранения. Я исхожу из опыта прошлого, который, как это ни обидно, нечасто останавливает ногу, опускающуюся на грабли.
Не хотелось бы никого обижать, но представление о том, что элитарным стилем является единственно гедонизм, присущ только внезапно обогатившейся черни. Лучшее чувство в отношении Отечества, на которое она способна, это то, что французы называют du patriotisme d’antichambre[2]. Есть еще одна интересная особенность: бурное обогащение наших виннеров так и не прошло внутренней легитимации, которая обеспечивается не столько законами, сколько сложными формами общественного признания. Без этого они лишены уверенности в «статусности» своих богатств, в своем праве на власть, что становится глубинным мотивом для перевода капиталов за пределы страны. Большевиков много ругают, но они, в отличие от новых русских, понимали необходимость легитимации советской власти, ее права на историческое преемство, и добились… через признание Патриархией. С мусульманской частью общества большевики работали, учитывая данную специфику. В подтверждение приведу замечательный лозунг 20-х годов ХХ века: «Да здравствует Советская власть, шариат и объединение народа!».
Лучшая часть нашего истеблишмента относит себя к прагматикам. То есть живет «реальным интересом» и соображениями здравого смысла. История для нее обретает множественное число и пишется со строчной. К нефизической реальности она относится с суеверным недоверием. За стратегию она принимает неодноходовые тактические решения. Отсюда, в частности, ее снисходительное отношение к нашему неконсолидированному экспертному сообществу (такой вот оксюморон)[3]. В результате, при идиосинкразии к понятию идеология партийное строительство в России не идет дальше создания клубов по интересам.
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
Как непросто с этим термином! Я не вступаю в полемику с Д.С. Лихачевым, потому что под интеллигентом он понимал нравственно ориентированного рефлектирующего индивида. Меня же интересует реальный исторический феномен. Модель А.С. Солженицына: «образованщина», с моей точки зрения, не исчерпывает исторических и общественных смыслов этого феномена в рамках культурообразующих факторов.
Когда-то на страницах «Литературной газеты» мне довелось поучаствовать в дискуссии на тему «интеллигенция – элита». Поводом для нее послужила публикация статьи Александра Мелихова «Состязание грез» («ЛГ», №18, 12–18 мая 2004 г.), в которой автор высказал две заинтересовавшие меня идеи. Первая: нацию консолидирует миф, воспроизводством которого занимается национальная элита; вторая: таковая в России отсутствует, но ею может стать интеллигенция, которую автор называет также «аристократией духа» и «совестью нации». С первым положением я согласна с оговорками[4], которым здесь не место, а по второму выражаю аргументированное (как мне кажется) несогласие.
Александр Мелихов, формулируя проблему, обозначает способ превращения ее в задачу, но предлагает в качестве организующего начала социокультурную группу, не обладающую энергией системного действия, каковой на деле оказывается нынешняя интеллигенция. Я не считаю, что между элитой и совестью нации стоит знак равенства. Я не считаю также, что знак равенства можно поставить между понятиями «интеллигенция» и «аристократия духа» (тем более – элита). Само понятие интеллигента описывает столь многие человеческие черты так неисторично, что в нем больше путаницы, чем ясности. Внятного определения интеллигенции никто мне еще не предложил. Однако, поскольку существует некое сообщество, относящее себя к ней, я, не желая ни в коем случае обидеть членов этого сообщества как своих соотечественников и личных друзей, считаю возможным порассуждать на тему интеллигенции.
Додавить из себя раба за советский период она не успела, и новой аристократией ей стать не удалось. Она была либо сервильна (услужлива, часто – с фигой в кармане), либо радикально оппозиционна, а сейчас стала еще и, в основном, бедна и потому – несвободна и разочарована. Ныне она не имеет ни ресурса, ни воли для делания из себя элиты. Интеллигентность, к тому же, ненадежно передается по наследству. Все, на что в общественном плане оказалась способна наша интеллигенция, так это породить в постперестроечный период часть нынешней квази-элиты и слегка подтормаживать нравственную деградацию. А еще она в лице своей творческой части переругалась сама с собой на почве имущественных споров, воплотив в жизнь бессмертный гоголевский образ известной унтер-офицерской вдовы.
Есть такое направление в лингвистике – «бихейвиористское». Его приверженцы исходят из того, что «language is behaviour». Обратите внимание на то, как некоторые наши интеллигенты, в том числе и из среды публицистов, быстро овладели языком криминального мира. Как не вспомнить М. Салтыкова-Щедрина: «О, душою я до сих пор русский! – воскликнул он и в доказательство произнес несколько неупотребительных в печати выражений».
У интеллигенции неглубокие корни. Социальное происхождение ее пестро и неоднородно, и вообще у тех, кто себя к ней относит, нередко встретишь своеобразный комплекс неполноценности по отношению к наследственной аристократии и комплекс превосходства по отношению к «неинтеллигентному» большинству. Знамя отечественной интеллигенции Антон Павлович Чехов довольно брезгливо отзывался о России: «Дикая страна, плохая пища, супружеская неверность повсюду»[5]. Похоже, что сегодня «чеховский» интеллигент считает так же и разводит руками, потому что после всего даже как-то неприлично искать ответ на вопрос «что делать?», силы остались на переругивания на тему «кто виноват?».
Отчуждение себя от «не рефлектирующего» большинства, виновного в непротивлении деспотизму властей, привело в перестроечные годы к использованию в среде людей, называющих себя интеллигентами, расхожего выражения «эта страна» и пошлого и вульгарного жаргонизма «совок» в отношении собственного Отечества. Эти особенности делают отечественную интеллигенцию легким объектом для разного рода манипуляций.
Напомню, что выражение «аристократия духа» возникло в контексте немецкого романтизма первой половины XIX века и неотделимо от идей романтизма. В постсоветской России все, что родственно романтизму, вызывает, в лучшем случае, недоумение. Грубо взламываются коды-проводники к возвышенным, героическим и объединяющим мифам национальной истории, попираются символы. Война с Прошлым привела нас к грустным результатам. Вы видели лицо молодого предпринимателя, использовавшего для рекламы плакат «Родина-мать зовет!»? Я верю в его искренность, он не хотел плохого, извинялся и не понимал, за что ветераны подали на него в суд. А как объяснить действия руководства кладбища в Белгороде, ликвидировавшего памятники над воинскими захоронениями? По сравнению с этим известные действия эстонских властей выглядят цивилизованным актом. Как повели себя белгородские отделения партий, что предприняли молодежные организации? Сумела ли интеллигенция воодушевить их? Нет, поскольку не преодолела собственную суррогатность.
Возможно, за всем этим кроется проявленный элемент неорганичности интеллигентской этики идеальному русского общества, что вполне диалектически естественно. Однако в кризисные периоды доминирование такой позиции может стать самоубийственным, и видимо поэтому общество в целом ее не поддерживает. Я предлагаю такую «издательскую» метафору: интеллигенция – неплохой редактор Истории, но неталантливый автор.
Как результат, в ХХ веке у русской интеллигенции сложился «комплекс жертвы», побеждающий попытки углубленной рефлексии. Вместо этой рефлексии интеллигенция, по моему мнению, занимает, в целом, неопасную позицию обличения мертвых тиранов и пребывает, скорее, в заложницах у собственного «заднего ума», а иногда и у современных конъюнктурных пропагандистских штампов «нео-либерального» толка.
Отстаивание личной свободы – дело достойное. Нелегко нормальному человеку решиться на согласие с ограничением этой свободы ради общественного блага. Декларирование принципов современного либерализма без учета процессов, идущих в мире и в России, судя хотя бы по телевизионным ток-шоу, не делает популярными эти принципы.
СИЛОВИКИ И ПАТРИОТЫ
Принято считать, что нашим либералам оппонируют «силовики», «патриоты» и «коммунисты». Я думаю, что мои сограждане не столько поддерживают этих оппонентов, сколько не поддерживают интеллигентов-либералов. А вообще: что такое либерализм эпохи постмодерна? Что такое: мораль, выводимая из права?! Я сталкиваюсь с тем, что диктат политкорректности как либеральной ценности в ее практическом проявлении стал орудием запугивания для тех же европейских интеллектуалов и запустил конфликт формы с содержанием. Что касается патриотов, то за минувшее двадцатилетие они не обозначили себя в качестве консолидированной и современной политической силы, адекватной вызовам времени. О коммунистах, не озаботившихся даже созданием интернет-ресурса, представляющего полные собрания сочинения классиков теории, вообще промолчу. Социально-политический капитал КПРФ – уходящая социальная натура.
Немало и таких в нашем Отечестве, которые готовы видеть в «силовиках» передовой отряд нации. «Силовики» есть в любом государстве, но там, где нет национальной элиты, они могут стать опасными для гражданского общества, тормозя общественную активность или канализируя ее в неперспективные русла. Фрондерство нашей интеллигенции «силовиков», скорее всего, лишь раззадоривает. При этом люди, отстаивающие интересы сообщества силовиков (и их, как и интеллигенцию, не желаю обидеть), особенно если они являются выходцами из него или его представителями, по определению не могут стать идейными вдохновителями нашей новой идентичности и предложить обществу фундаментальную стратегию его развития. Воспользуюсь музыкальной метафорой: силовики – исполнители, иногда дирижеры, но не композиторы.
Перечисленные страты находятся в сложных отношениях. В особенности, интересно взаимодействие силовиков с истеблишментом и их сотрудничество с экспертами. Учитывая сложности с кризисом, похоже, что ставка тех и других на одни лишь «технологии» оказалась не очень состоятельной.
ОБРАЗ МЕЧТЫ
Элита – это конкретные люди, семьи, роды. В моем понимании они представляют ту часть общества в национальном государстве, у которой достаточно средств и времени для«досуга с достоинством» (по Цицерону) и образованности – для широты кругозора.
Элита чутко охраняет свою свободу и уступает ее в мере, адекватной историческим вызовам. Свобода при «досуге с достоинством», развивает чувство личной чести и национальной, и – что очень важно – общественной ответственности. Я не случайно упомянула национальное государство. В нем элита выполняет свои функции, то есть отфильтровывает, накапливает, консервирует и передает от поколения к поколению некие главные смыслы национальной культуры и является проводником в межнациональном культурном обмене. Элита умеет обуздывать власть в ее стремлении к абсолютной власти и предотвращает общественные проявления «грубых инстинктов» народа. Элита не может демонстративно противопоставлять себя народу.
В общем, элита – авангард и арьергард шествия по историческому пути, который, по выражению Чернышевского, не тротуар Невского проспекта. Никогда, нигде не было и не будет идеальной элиты, как и не может быть элиты без идеала, за который ее представители готовы идти на жертвы и даже положить жизнь. У настоящего элитария – врожденные или воспитанные: великодушие, чувство стиля[6] и собственного достоинства, – отсюда и умение держаться в экстремальных обстоятельствах.
Помните большевистский лозунг над въездом в Соловецкий лагерь: «Железной рукой загоним человечество к счастью!»? «Железной рукой» в национальную элиту не загонишь, а вот создать условия для формирования мотивации для национально ориентированного поведения силами всех страт общества возможно и необходимо.
Итак, получается, что без глубокой рефлексии на темы: «Текущий момент», «Ценность феномена Россия», «Национальный императив» и «Факторы, способствующие консолидации элитных групп» – путь к новой национальной идентичности в мире может привести лишь к бесплодному псевдополемическому балагану.
Всем нам не обойтись друг без друга. Необходимо немногое: осознать этот «категорический императив». Прочувствовать ценности. Разобраться с мотивациями. И совершить сверхусилие. Виннеры, интеллигенция, силовики, эксперты, консолидируйтесь, присоединяйтесь к народу. Тогда из квази-элиты вы превратитесь в мощную силу, на ресурсы (и на историческое бытие) которой не захочет покуситься никто, ни внутри нашей страны, ни вовне. И если постиндустриальным миром все же будет управлять меритократия, вам будет
уготовано место за ее Круглым столом.
[1] Аристипп, основатель киренейской школы, ставил конечной целью удовольствие, независимо от его специфического качества. Самой ценной стороной удовольствия он считал его интенсивность, отсюда вытекало предпочтение удовольствий тела, как наиболее сильных. Удовольствие настоящего ценилось выше, чем удовольствие будущего, находящегося в руках неверной судьбы. У одного из последователей Аристиппа, Гегесия, гедонизм превратился в крайний пессимизм. Находя, что жизнь неизбежно дает больше страданий, чем наслаждений, он пришел к заключению, что смерть есть самый логический вывод из правильно сделанного гедонического расчета. Теория Гегесия привела многих его современников к самоубийству, а ему дала мрачное прозвище «внушителя смерти» (πεισιθάνατος). В этом историческом эпизоде иногда усматривают доказательство внутренней несостоятельности гедонизма, приходящего путем естественной эволюции к отрицанию жизни. (Википедия)
[2] Лакейский патриотизм.
[3] Опыт показывает, что, в основном, эксперты – это такие «ученые евреи при губернаторе», которые нужны для того, чтобы последнего не упрекали в неуважении к наукам и нелюбви к малым нациям. Есть среди них такие, которые хотели бы казаться Соловьями при Императоре (по известной сказке Андерсена), а становятся замысловатыми механическими игрушками. Утешает то, что никому и никогда не удавалось «переиграть» жизнь. Бог не фраер.
[4] Он говорит об объединяющем элиту мифе, я же предпочла бы перенести акцент на ценностную ориентацию.
[5] Pays sauvage, mauvaise nourriture, adultere partout (франц.).
[6] «Стиль – это человек». Выражение естествоиспытателя Бюффона из речи, произнесенной при принятии его в члены Французской Академии (1763).
Количество показов: 5275
Рейтинг:
2.93
ENG 
