RUS ENG
 

ГЛАВНАЯ
ГОСУДАРСТВО
МИРОВАЯ ПОЛИТИКА
БЛИЖНЕЕ ЗАРУБЕЖЬЕ
ЭКОНОМИКА
ОБОРОНА
ИННОВАЦИИ
СОЦИУМ
КУЛЬТУРА
МИРОВОЗЗРЕНИЕ
ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ
ПРОЕКТ «ПОБЕЖДАЙ»
ИЗ АРХИВОВ РП

Русский обозреватель


Новые хроники

16.06.2010

Константин Черемных

КВАЗИРЕЛИГИЯ ДЕГРАДАЦИИ

По материалам докладов в Институте динамического консерватизма

Часть 5. «КЛЮЧЕВАЯ ФИГУРА ОККУЛЬТНОГО МИРА»

Кем были «хозяева» Елены Блаватской?

Продолжение. См. также:

Введение: http://www.globoscope.ru/content/articles/2891/

Часть 1: http://www.globoscope.ru/content/articles/2892/

Часть 2: http://www.globoscope.ru/content/articles/2899/

Часть 3: http://www.globoscope.ru/content/articles/2902/

Часть 4: http://www.globoscope.ru/content/articles/2909/

НЕВРОЗ С ПОЛИТИЧЕСКИМИ ПОСЛЕДСТВИЯМИ

«К сожалению, в последние годы у нас в Петербурге, по-видимому, начал опять процветать своего рода особый спиритизм, то есть неврастеническое верование в проявления, в различных формах и в различных признаках, умерших лиц, и этот спиритизм, к сожалению, даже имел некоторые печальные последствия в государственной жизни», – деликатно, без указаний на высокие имена, писал граф Сергей Юльевич Витте вскоре после отставки с министерского поста, в своих мемуарах – а именно, в главе о своей двоюродной сестре Елене Петровне Блаватской, к которой он относился без всякого почтения.

Графу Витте было странно, что консервативный издатель Михаил Катков печатал в «Русском вестнике» «феерические рассказы» Блаватской из жизни Индостана: «Я думаю, что знаменитый Катков, столь умный человек, человек, который умел относиться к явлениям жизни реально, вероятно, раскусил бы Блавацкую, если бы он с нею сталкивался. Она писала с легкостью всевозможные газетные статьи на самые серьезные темы, совсем не зная основательно того предмета, о котором писала; могла, смотря в глаза, говорить и рассказывать самые небывалые вещи, выражаясь иначе – неправду, и с таким убеждением, с каким говорят только те лица, которые никогда кроме правды ничего не говорят»...

Многочисленные поклонники Елены Петровны Блаватской ревностно осудят такое «высокомерие государственного чиновника», не верившего в чудеса столоверчения, способность читать письма сквозь конверт и прочие особые свойства, которыми она – по признанию Витте, личность «до известной степени демоническая» – покоряла свое окружение. Граф действительно многого не знал о своей кузине; он помнил ее в более юном возрасте, фантазеркой и бродягой, ученицей заезжего спиритиста Даниэля Юма, которого серьезные люди считали шарлатаном.

Генерал А.А. Брусилов, супруг младшей дочери сестры Блаватской, на эту реплику снисходительно заявил, что хотя граф Витте и выдающийся государственный деятель, но в оккультизме – полный невежда.

Владимир Соловьев признавал, что Блаватская даже на большом расстоянии, из Америки, сыграла большую роль в возникновении в Петербурге «неврастенических верований, имевших последствия для государственной жизни». Однако при этом он считал, что в своей деятельности она была не субъектом, а инструментом неких сил, замыслы которых сама не осознавала.

Основания для такого вывода можно было найти в опубликованных уже после смерти письмах Блаватской, в которых она называла своих загадочных «невидимых махатм», посылавших ей «летающие» письма, не иначе как «хозяевами» – так она сама переводила в уме с английского, подсознательно, слово masters. Другое дело, что не обладай Елена Петровна выдающимися энергетическими способностями (что ее саму тяготило, пока она не сформировала свой круг, занимавшийся уже не столоверчением, а идеологией), с этими masters она бы не познакомилась. Другим удачным для нее обстоятельством было нарастание интереса к оккультизму в узких кругах высшего истэблишмента царской России эпохи Николая I – еще за полвека до описанного Витте «неврастенического синдрома».


НИРВАНА С БЛИЖНЕГО ВОСТОКА

По свидетельству супруги губернатора Тифлиса М.Г. Ермоловой, первым особые способности 16-летней Елены Петровны Ган (если она не ошибается в дате – 1847 г.) оценил князь Владимир Сергеевич Голицын (1794–1861), генерал-майор, начальник центра Кавказской линии, а позже тайный советник, который накануне поездки на Восток провел несколько месяцев в Тифлисе. К этому времени Елена Петровна выучила несколько европейских языков, а в гостях у своего деда А.М. Фадеева в Тифлисе (ему накануне предложили должность в совете главного управления Закавказского края) увлеченно изучала его домашнюю библиотеку, где было много книг «по древней философии». По другим источникам, Голицын оставил ей адрес некоего мудреца в Египте.

В 1949 году Елена Петровна, успев выйти замуж «для обретения независимости», внезапно покидает и мужа, и родных и направляется через Константинополь в Каир. Позже доктор богословия из Оксфорда Альберт Роусон, познакомившийся с ней в Каире, расскажет, что она уже тогда начала «участвовать в работе, которая когда-нибудь послужит раскрепощению человеческой мысли».

В 1951 году в Лондоне, куда ее привезла графиня Воронцова-Дашкова (участвовавшая в одной из бесед с Голицыным), ее представят «учителю М.», который произведет на нее огромное впечатление. Позже эта загадочная личность аттестуется как один из махатм, однако его внешность никем не описана, а имя неизвестно. Британские биографы подозревали, что он был не индус и не тибетец, а итальянец – Джузеппе Мадзини, имевший прямые контакты с лордом Пальмерстоном и устраивавший в Европе весьма выгодные британским интересам антипапистские восстания.

В своих восторженных воспоминаниях ее родная сестра, В.П. Желиховская, приводит отрывки из писем, подлинность которых можно подвергнуть сомнению, но контекст которых звучит правдоподобно. В письмах из-за рубежа Е.П. Блаватская (успев к тому времени побывать в Нью-Йорке и повторно встретиться с Роусоном) сообщает, что ее чрезвычайно волнует война России с Турцией. В письмах она порицает не только турков, но Папу Римского. В 1867 году в мужской одежде она приняла участие в одном из вооруженных столкновений в Италии на стороне гарибальдистов. Не исключено, что версия том, что «учитель М» или «учитель Мориа» – это Мадзини, происходит из факта политических и финансовых связей между Мадзини и Гарибальди.

По версии К. Пола Джонсона – бывшего американского последователя Блаватской, покинувшего Теософское общество со скандалом, с Мадзини Блаватская действительно была знакома, но скорее он был под ее влиянием, а не наоборот. Джонсон отождествляет «учителя М.» с Ранбиром Сингхом – махараджей Джамму и Кашмира. В некоторых источниках учитель действительно именуется «индийским принцем».

В 1840-х годах в Лондоне жило много индусов, которых целенаправленно приглашала кафедра санскритологии Оксфордского университета во главе с Монье Монье-Вильямсом. Имя Монье-Вильямса фигурирует в письме другого учителя – Кут-Хуми, или сокращенно КХ, адресованном госсекретарю по Индии А.О. Юму. Смысл его письма состоит в том, что его круг, способствующий изучению санскрита, очень полезен для Британской империи.

О Кут-Хуми Лал Сингхе (беседы с ним обильно цитируются в репортажах Блаватской для «Русского вестника» М.Н. Каткова) известно, что он учился в Оксфорде, затем заболел душевной болезнью, «два года не вставал», после чего отправился в путешествие с другими индусами. Опубликованное письмо, датируемое более поздним периодом (после 1877-го), впрочем, вполне последовательно и не замутнено мистической демагогией – это письмо агента, предлагающего свои услуги.

Джонсон отождествляет Кут-Хуми с Такаром Сингхом – сикхским активистом, который пытался пролоббировать на пост главы Пенджаба своего кузена Махараджу Далипа Сингха и поэтому в тактических интересах «подъезжал» к колониальной администрации. Автор подчеркивает, что в Индии Блаватская еще до образования Теософского общества общалась с самыми разными представителями местных элит – как с реформаторским «ведантически-фундаменталистским» движением «Арья-Самадж», так и с сикхской партией «Сингх Сабха», и более того, даже с радикальным панисламистом Джамаль ад-дином Афгани.

Известно, что первая попытка Блаватской и ее компаньонов проникнуть в Индию была безуспешной: ее не впустила колониальная администрация. Джонсон разделяет версию о том, что Елена Петровна выполняла задания русской разведки. В то же время накануне восстания сикхов она предупредила о нем англичан. Более того, она предостерегала британцев о французских попытках использовать сикхов против Лондона.

В период первой поездки в Индию Блаватская распространяла среди населения версию о том, что в их стране бывал Христос. Это вполне соответствовало указаниям Монье-Вильямса, выпускника колледжа Ост-Индской компании, о том, что одной из целей востоковедения как науки должно было быть обращение индуистов в христианскую веру.

Однако общение с Афгани не могло происходить с ведома Монье-Вильямса: он больше всего опасался именно исламских волнений. Кроме того, Монье-Вильямс считал адвайту-веданту самой адекватной для Индии интерпретацией Вед. Между тем Блаватская и ее «тайные учителя», как и «Арья-Самадж», проповедовали нечто иное. Как поясняет В.П. Желиховская, Диянанд Сарасвати, лидер Арья-Самадж, проповедовал «единобожие по священным книгам буддизма, писанным в древние времена, когда еще религия не была искажена многобожием, измышленным браминами, превратившими чистое и нравственное учение Будд в пеструю мифологию». Уже из этого пассажа ясно, что речь шла не об индуизме с теизированным Буддой, не о собственно буддизме, который атеистичен, а о некоей синтетической концепции под видом «подлинного знания».

Другие имена лиц, которые сопровождали Блаватскую в Индию и постоянно с ней общались, согласно Джонсону – Шьямаджи Кришнаварма, Бхай Гурмукх Сингх, Баба Хем Сингх Беди, Сурендранат Банерджа, Даял Сингх Маждития, Сумамангала Уннансе, Сарат Чандра Дас, Свами Санкарачарья, Угьен Гьятсо, Сенгчен Тулку. Последние два – имета тибетских лам. Особняком стоят имена «тайных учителей» не центральноазиатского, а ближневосточного происхождения, которые в жизни Блаватской сыграли более существенную роль – Паулос Метамон и Луис Максимилиан Бимштейн.

Паулос Метамон – житель Каира и знакомый Джамаль ад-Дина Афгани – тот самый загадочный персонаж, контакт которого Блаватская получила от Голицына. Он встретил ее в Константинополе, когда она прибыла туда из Одессы в 1849 году, и доставил в Каир. В общении с адептами, друзьями и даже с родными он никогда не называется по имени: она именует его кодовым именем Серапис.

Метамон был масоном Египетского обряда. Великим мастером того ордена, к которому он принадлежал, в тот период был Марконис де Негре. Предполагается, что эта ветвь масонства участвовала в разжигании европейских революций 1848 года во Франции и Германии. С 1856-го деятельность ордена распространяется в США.

Хотя Метамона называют «коптским учителем», он учит юную Блаватскую «исмаилитской семиричной системе» (!!). По данным kheper.net, Паулос Метамон посвятил Блаватскую в Герметическое Братство Света (быв. Азиатское братство).

Утверждается, что вторая личная встреча Блаватской с Метамоном в Египте состоялась в 1870 году. В том же году в Каире создается Герметическое Братство Луксора, фактически становящееся преемником Братства Света. Интересно, что Блаватская впервые упоминает о Братстве Луксора значительно раньше – возможно, имея в виду Братство Света.

Метамон передает руководство тайному учителю, которого Блаватская именует Туитит-Бей. В ордене его имя Айя-Азиз. В Европе спустя 14 лет он будет представляться как Макс Теон. Впрочем, в Египет он приехал под именем Луис Максимилиан Бимштейн, а при рождении в Варшаве он получил имя Лейб-Иуда Бинштейн.

Свою вторую поездку в Каир, которая продолжается несколько месяцев, Блаватская объясняет намерением создать там спиритическое общество – хотя к этому времени уже заявляла, что устала от спиритизма. Это обычная ложь для широкой публики. В Каире она получает у Бимштейна – сына раввина, которого именовали «последним раввином франкистской секты» – уроки «особо продвинутой» Каббалы. Современный израильский автор Паскаль Теманли (потомок собрата Бимштейна Луи Теманли?) утверждает, что Блаватская училась у него одновременно с Миррой Альфасса – оккультисткой, которая станет гражданской женой Шри Ауробиндо и «матерью» его секты.

В 1872 году новым грандмастером каирского ордена Египетского обряда становится Джон Яркер (сам обряд теперь именуется не Egyptian, а Ancient and Primitive). Он принимает у себя американского врача-оккультиста Паскаля Рандольфа, который ранее проходил обучение у розенкрейцеров и практикует сексуальную магию. Элементы «тайного знания» Рандольфа интегрируются в практику Братства Луксора.

При этом любопытно, что панисламист Афгани, знакомый с Братством Света, является весьма нетрадиционным мусульманином: во вполне исмаилитском духе он проповедует краткосрочный секс для удовлетворения.

Утверждается, что Джон Яркер разработал устав будущего Ордена восточных тамплиеров, само название которого содержит намек на исмаилитское учение. Первый глава ордена, Теодор Ройсс, и его собрат Карл Келльнер (они входят в Розенкрейцерское общество Англии вместе с публицистом Булвер-Литтоном) перенимает у него знания Луксорского братства. Преемником Ройсса во главе общества станет Элистер Кроули.

В 1873 году Блаватская уезжает в США, чтобы встретиться лично с уже знакомым ей полковником Генри Олкоттом – «первым известным американцем, перешедшим в буддизм». Так появляется Теософское общество с эмблемой, напоминающей эмблему Братства Света, а затем – лондонский журнал Lucifer.

Родным она пишет: «Какие мы спириты, Бог с вами! Если я примкнула к составляющемуся здесь обществу теософистов – ветви индийского Арийского братства, то именно потому, что они честно борются с предрассудками и с злоупотреблениями лжепророков буквы, жрецов Калхасов и с бреднями спиритов. Мы, пожалуй, спиритуалисты, да и то не на американский, а на древнеалександрийский лад».

Приходится объяснять, почему так «непривычно» назван ее журнал: «Это прекрасное название! Lux, Lucis – свет; ferre – носить: «Носитель света» – чего лучше?.. Это только благодаря мильтоновскому «Потерянному раю» Lucifer стал синонимом падшего духа. Первым честным делом моего журнала будет снять поклеп недоразумения с этого имени, которым древние христиане называли Христа. Эасфорос – греков, Люцифер – римлян, ведь это название звезды утра, провозвестницы яркого света солнечного. Разве сам Христос не сказал о себе: «Я, Иисус, звезда утренняя» (Откров. Св. Иоанна XXII ст. 16)?.. Пусть и журнал наш будет, как бледная, чистая звезда зари предвещать яркий рассвет правды – слияние всех толкований по букве, в единый, по духу, свет истины!»


ПРОХАНОВ XIX ВЕКА

Ненадолго приехав в Россию перед отъездом в США, Блаватская, напишет трогательное письмо в Третье отделение, выражая готовность поработать на пользу «любимой России» (впрочем, оговорившись, что в случае отказа устроится во Франции коммерческим агентом). Она уже знает, что она оттуда не вернется: она устраивает второй, на этот раз не платонический брак, хотя его целью является получение гражданства США. В 1878 году, когда она в итоге его получает, она оправдывается, что у нее «не было другого выхода», и жалуется на недоброжелательное отношение англичан.

Впрочем, из США она вновь направляется в Лондон, где ее встречают в самых влиятельных кругах (первая книга «Разоблаченная Изида» уже вышла) – при этом, забыв о своем обещании, она вновь демонстрирует свои паранормальные способности. Теперь она хвастается: «Одна Ольга Алексеевна Новикова перевозила ко мне весь сановный Лондон, кроме министра Гладстона, который, по словам «St. James Gazette», «столько же боится меня, как и восторгается мной». Каково? Это уж просто наваждение какое-то!..» «...21 июля было собрание в честь основателей Т. Об-ва в зале Ратуши (Princes Hall). Разослано было 1000 билетов. Ольга Алексеевна Новикова привезла представителей всех посольств, румынского князя Гику, весь штат своего преданного друга Гладстона и, наконец, Хитрово, нашего генерального консула, приехавшего по делам из Египта...» Теософское общество расширяется, в его офисе даже оборудуется специальный кабинет для тайных переговоров лиц, которые не хотят себя афишировать.

Из Англии она вновь повторно ездит в Индию, в Тибет и на Цейлон, чтобы «ближе изучать санскритологию и совместно работать над восстановлением первобытных верований индусов». Там также открываются офисы. Как пишет Желиховская о собраниях, проводимых там,«особенно торжественны и многолюдны они бывают в те годы, где замешано число семь, чрезвычайно почитаемое теософистами по своему мистическому, издревле чтимому оккультистами, тайному значению».

Вместе с новыми американскими коллегами она осуществляет синтез подложного «ведантизма» в форме смеси тибетского буддизма, даосизма и каббализма. При этом ей особенно необходимо почтение тибетских лам, которого она и добивается: один из лам выводит ее из очередного приступа «затяжного обморока». Она продолжает писать в издания Каткова под псевдонимом «Радда-Бай». Ни о каком несении христианской миссии речи нет и в помине:

«В Сутрах действительность объективного мира называется обманом чувств; действительность формы и всякого вещества выставляется опасной иллюзий; даже действительность самого индивида или я отвергается. Но то именно, против существования чего восстают все наши современные материалисты, то, что они стараются стереть с лица земли, уверяя, что все это одни лишь бредни, ни на чем не основанные умозрения, то сутры и признают «единственною действительностью в мире иллюзий», а «метафизика Казиапы» объясняет, почему именно оно так. Эта действительность – духовное я человека. Эго вполне отдельное и отличное от материи, хотя бы самой сублимированной. Одна причинность есть действительность, ибо эта причинность без начала, как и без конца, не имеет ни прошлого, ни будущего, но всегда существует в настоящем, а все ее действия суть одни лишь временные и второстепенные явления, «блеск молнии в океане электричества». Все проходит, все изменяется в своей объективной форме и, поддаваясь разделению времени и исчислению, все есть иллюзия; но причинность всего безгранична, как и бесконечна, и не может быть исчислена; стало быть она-то и есть действительность.

Нирвана ничто, потому что она все. Парабрахма – без сознания и воли, ибо Парабрахма есть абсолютное «мировое сознание» и безусловная воля. Бесконечная, безначальная и беспричинная монада Пифагора – первопричинность всего; по сотворении триады, «обитающая во мраке и молчании» монада возвращается в свою невидимую и неосязаемую обитель. И однако же, по Проклу, она и есть «вечный Бог», и вся вселенная тяготеет вокруг монады. Еврейские каббалисты также указывают на своего Эн-Софа, как на нечто бессознательное и не обладающее волей, ибо Эн или Айн-Соф есть самопричинность, а слово Айн в буквальном переводе означает отрицание последующего слова – ничего. «Дух не имеет образа, и поэтому о нем нельзя говорить, что он существует», учит книга буддистов Праджнья Парамита (Совершенство мудрости)...»

Все это транслировалось русской аудитории через безукоризненно патриотические издания Михаила Никифоровича Каткова, который, согласно исследованию Джонсона, был человеком не совсем наивным, а прошедшим посвящение. Другое дело, что инициации подвергается тот, кто на это согласен.

«Знаменитый Катков» – Проханов середины XIX века – был не только патриотом, но и геополитическим романтиком, и верил, что оккультные силы защитят империю, приумножат ее завоевания, помогут воплотить старые мечты о завоевании Востока. При царствовании Александра III эта третья сила, в дополнение к армии и флоту, не только ему – как видно на примере генерала Скобелева – казалась эксклюзивным российским оружием. Несмотря на то, что даже Вера Желиховская писала:

«Того нравственного значения, за которое ее прославляют на Западе, провозглашая борцом за жизнь загробную, за главенство в человеческом бытии духа, за ничтожество плоти и земной жизни, данных нам лишь как средство усовершенствования бессмертной души нашей, как противницу материализма и поборницу духовных начал в человеке и природе, – в России она иметь не может.

Она могла приобрести такое значение и влияние на умы человеческие лишь там, где потрясены устои христианства, либо где они совсем неведомы. Мы же, ее соотечественники, не погрязшие, благодарение Богу, в нелепице западного материализма, можем только воздать должное ее уму и знаниям вообще, а затем ее литературному таланту, хотя бы в той мере, насколько он проявился в нашей русской прессе».

Сама Блаватская, уже получившая официальный отказ от III-го отделения, находила время в промежутках между написаниями новых и все более «загробных» оккультных книг, чтобы поддержать иллюзии своих русских друзей о самой себе: лила крокодиловы слезы по умершему Каткову, изображала шок от известия об убийстве Александра II – прославившись своим умением предчувствовать смерти, эту она «проморгала» – и даже писала, что взяв портрет государя, не удержалась (sic) и осенила себя крестным знамением.

Из других писем следовало, впрочем – об этом она тоже не могла умолчать – что полностью раскрыть свои возможности ей удалось не в России и не в Великобритании, а именно в Штатах. В Америку ее в 1873 году отправил «тот учитель, которого она всегда слушала». Разумеется, это был не Кут-Хуми – участник интриги за власть в отдельно взятом Пенджабе, он же экскурсовод по индийским джунглям. Превознесение «махатмы КХ» было легендой, в том числе и для самого этого экскурсовода, и для своих людей в английской администрации в Индии; это был в некоторой степени знак благодарности «мавру, сделавшему свое дело»: Кут-Хуми свел ее – и соответственно, ее подлинных «древнеалександрийских» хозяев – с тибетскими ламами.

Книга Джонсона «Разоблаченные учителя» – сам заголовок является парафразом «Разоблаченной Изиды» – заслуживает перевода на русский язык. Однако этот источник не цитируется в том числе и добросовестными российскими авторами. Между тем для понимания тех процессов, которые происходили на рубеже XIX и XX веков, «детали», касающиеся египетских учителей, абсолютно необходимы.


ФОН РОЗЕНБЕРГ, МАСЛОУ И РОСТОУ

В «Тайной доктрине» Блаватской в начале XX века нашли для себя завораживающие положения и стратеги Российской Империи (в первую очередь Ухтомский), и германские мистики (прежде всего остзейские), и, разумеется, американская транснациональная олигархия как голландского, так и еврейского происхождения.

Русская монархия при Николае II рассчитывала на поддержку «загробных» сил в покорении Азии. Поддержка тибетских лам, вытесненных англичанами в Ургу, казалось, должна была привести в движение магические силы, источник потустороннего света, запрятанный в тибетских пещерах.

Ленин, с его тремя восьмыми калмыцкой и одной восьмой еврейской крови, увидел нечто судьбоносное в трансформации Льва Толстого: один из столпов русской литературы, властитель миллионов умов, не просто повернулся спиной к церкви: он взялся сначала за каноны и апокрифы Ветхого Завета, а затем стал воспринимать мир глазами буддиста. Парадоксальная на первый взгляд квалификация проповедника ненасилия как «зеркала русской революции» имела как поверхностное, так и глубинное содержание. Этот глубинный месседж только и может объяснить многократно расследованные и документированные факты поддержки большевиков со стороны американских финансовых кругов, равно как и режим благоприятствования для них в антропософствующей Швейцарии.

В Гражданской войне, главный геополитический результат которой состоит в обескровливании России, в чудовищной демографической катастрофе, столкнулись две силы, апеллировавшие к одной и той же мистике. Слабость проигравшей стороны состояла в буквальной трактовке Блаватской: империя Николая пыталась опереться на «реальный буддизм», что было лишь одним из проявлений вопиющей несостоятельности государственного мышления. Эта несостоятельность ощущалась значительной частью интеллигенции, и в этом ей помогли: здесь лучшим документом эпохи может служить «Охранная грамота» Пастернака, обучавшегося в Марбурге. Победившая сторона вооружилась другой, более глубокой символикой, и именно ее непосредственные «изобретатели» прославились одновременно особой жестокостью и поразительной для вождей трудового народа склонностью к личной роскоши и уюту на фоне общего отчаянного голода. Персональные «слабости» Троцкого и Иоффе демонстрировали стереотип, которые сегодня можно оценить и осмыслить на примере Карима Ага-Хана IV. Примечательно, что ближайшие соратники решительно ничего не могли поделать с этим «антисоциальным феноменом» – до неоцененного историками рубежа 1929 года.

Остзейская аристократия прямо позаимствовала у Блаватской миф о происхождении тибетцев от атлантов, и первый эффект оправдался в силе духа, перед которым заносчивые европейские соперники капитулировали без борьбы. Но тот же оккультизм заставил германский Drang развернуть направление главного удара с Лондона на Москву, и гарантированное обескровливание на Восточном фронте лишило Германию всяких имперских перспектив.

Самый заметный и статистически измеримый успех во Второй мировой войне достался США – той стране, которая предоставила теософии, как и смежным и дочерним направлениям, материальную и логистическую базу. Из этого мистифицированная часть элиты сделала далеко идущие выводы, увидев в пост-теософских культах универсальное наступательное оружие. Их соблазнил еще один миф «Тайной доктрины» – о том, что новейшая нация приближается к уровню шестой расы из семи возможных. С этим делением полностью совпадет иерархия Ростоу, а затем пирамида Маслоу. Оба классика американской стратегии – «ястреб» и «гуманист», сошедшиеся в «теории конвергенции», признавались в «интересе к восточной философии».

Этот соблазн оправдал себя в исходе «холодной войны», и только к началу XX века проявился весь масштаб ловушки. Молодая трансокеанская держава, построившая всю государственную символику на знаках тайных обществ и ни в чем им не отказывавшая, из стратегического победителя самого крупномасштабного и разрушительного противостояния в истории оказалась самым большим должником мира. Тот, кто смог навязать геополитическому конкуренту концепт «Пределов роста», сам себя неминуемо и обрек на эту участь.

Этот геополитический конкурент – Россия – мог бы уже давно и эффективно, в союзе со странами, отвергшими рецепт остановки развития (то есть смерти), нанести по обидчику разящий ответный удар. Но Россия по причинам прежде всего субъективного свойства не смогла стряхнуть с себя, «выбросить на свалку истории», неомальтузианский (а по христианскому определению – сатанинский) рецепт, который продолжает отравлять ее сознание и поддерживать демографический и экономический провал 90-х.

Самовоспроизведение этого внутреннего яда имеет свою историю в интеллектуальном сообществе страны, и анализ этого механизма воспроизводства требует рассмотрения процессов, происходивших в умах интеллигенции, во всем длиннике от начала XX-го до начала XXI века.


ПОЧЕМУ ЭКОЛОГИСТЫ ОБИДЕЛИСЬ НА КУРАЕВА

Только век спустя осмысление роли Блаватской и двух «дочерних» философских систем – антропософии и рерихианства – станет возможным в России лишь перед лицом «шамбализации всей страны». Меткий термин применил диакон Андрей Кураев в своем детальном исследовании учения Блаватской и Рерихов со столь же метким заглавием «Сатанизм для интеллигенции».

Первый же возмущенный отзыв на книгу Кураева зазвучит от Экологического культурного общества «Дар Ориона». Богослов метил в Рерихов, а попал в весь экологистский лагерь. Он осмелился заявить, что «отождествление Бога и мира, духа и природы способно приводить человека к полной нравственной дезориентации. Ведь природа не знает различения добра и зла. Все, что есть в жизни – есть. Оно просто существует и не обременяет себя поиском смысла своего существования. И если человек ищет смысл жизни, значит он ищет что-то по ту сторону жизни. По ту сторону жизни – не значит в смерти. Нет, он ищет то, что выше его жизни и что своей высотой может освятить и оправдать его конкретное существование. Человек живет ради чего-то. И если человек ищет его – значит это надмирное уже есть».

Экологистский цензор сигнализирует: опасная крамола! Как можно простить такое допущение, что человек живет не ради «всего, которое и есть ничто»?!

«Столпы» экологизма своей связи с Блаватской никогда не скрывали. Теодор Рошак в книге «Несовершенное животное: Акварианская граница и эволюция сознания» (1975) откровенно пояснял: «Госпожа Блаватская ... представляется ключевой фигурой современной оккультной мысли, и в отношении многих идей и терминов, собранных веком позже в рамках движения «Нью Эйдж», она являлась либо автором, либо популяризатором. Теософское общество, одним из основателей которого она является, было главным пропагандистом оккультной философии на Западе и основным путем для [распространения] учения Востока на Запад».

Однако Кураев не только уловил и выставил на обозрение часто скрываемую генетическую связь между оккультизмом и экологизмом, но и обратился к практике «неприкосновенного» для экологиста ламаистского сообщества. Он напомнил о том, что на практике «мирные» буддисты и ссылающиеся на них теософы добиваются не свободы религий, а напротив, навязывают миру глобалистический рецепт под видом пантеизма; что они не только «сливаются с природой» и отдают свои тела укусам насекомых ради этой цели, но и весьма активно истребляют себе подобных, в том числе путем жертвоприношения, и что это вполне соответствует тибетскому мистицизму, величайший принцип которого гласит: не надо ничего создавать, надо уничтожать созданное (здесь он ссылается на несомненно авторитетного буддолога Александру Давид-Ноэль). Он указал, что представления о реинкарнации было привнесено извне в индийскую философию, и разъяснил, в чем состояла выгода для теософов и их последователей. Он показал на множестве примеров, что практика теософии состоит в разложении религий изнутри, зарастании их сорной травой, причем не только христианства, но и политеистических учений, равно как и разных форм атеизма.

Богослов нарушил еще одно неписаное правило теософов и рерихианцев, вербующих себе адептов в России: он напомнил, что хотя Блаватская неоднократно «меняла взгляды», эти изменения никак не коснулись предмета ее первого и пожизненного увлечения – Каббалы. Он доказал, что мнимое равновесие сил добра и зла в теософии – никакое не равновесие, а триумф той силы, которая ассоциируется со змием и излучает «бледный» подземный свет. Он посвятил отдельную главу теме зачатия в теософии и воспользовавшись ссылкой о. Сергия Булгакова на египетских гностиков (тех самых «древних христиан», что якобы называли Христа Люцифером), раскрыл смысл «остановки развития» – искупление как возвращение в андрогинную форму, тот самый смысл, который лежит в основе проповеди «свободной» и прежде всего извращенной, бесплодной формы соития, и одновременно – экологистского («необуддистского») отрицания прогресса. Он обратил внимание на суждения сегодняшних «акварианцев» о том, что с «отцветанием» христианства и ислама укрепляется буддизм, а кроме того, «восходит звезда Давида». И даже взялся полемизировать с этим тезисом, указав, что Ветхий Завет в трактовке Блаватской содержит детали и даже персонажей, взятых не из Пятикнижия, а из апокрифических текстов.

Книга вызвала бурю негодования. Кураев напрасно выискивал ложки меда в ведрах дегтя, в одном месте ухитрившись в противовес оккультистам использовать даже цитату из Иосифа Бродского. Его все равно нарекли «мракобесом» (классически ярлык в арсенале зла, рядящегося в добро), а заодно уличили в «превышении полномочий»: не принадлежа к иерархии РПЦ, он-де взялся выступать от ее имени.

На самом деле диакон не присваивал себе ничьих прав. Непринадлежность к иерархии, отсутствие заказа с ее стороны как раз расширили его исследовательский обзор, позволили увидеть и показать, что учение Блаватской – самый изобретательный оккультный продукт XX века – представляет угрозу не только для православия, не только для традиционного христианства, а для любой веры или мировосприятия, которое считает Высшее начало источником Добра и локализует его в небесах, а не в подземелье или среди травы, а человека – высшим и особым созданием живого мира, а не «несовершенным животным». И автор не воспроизводит официальную позицию, а как раз сокрушается о том, что иерархия-то, в лице высшего духовенства, проявляет к теософии и ее ответвлениям странную, неестественную терпимость, в том числе и когда перед оккультизмом раскрываются двери школ. И как будто неспособна осмыслить даже тот период истории, когда беспомощность церкви приговорила и империю, и цвет ее собственной иерархии.

Между тем параллели начала XXI века с началом XX-го не просто видны – они вопиют. При этом инвариантность текущей ситуации меньше: мы видим, как экологистская мифология, почти не встречая препятствий, вползает в государственную стратегию; как одновременно растрачиваются немногочисленные успехи внешней политики, растворяясь в нирване «перегрузки», которую весь внешний мир, восточный и западный, уже ассоциирует не с оттепелью 1957-го, а с перестройкой 1987-го; как одновременно вводятся послабления во все области права, создающие системные риски не только территориальной целостности и политической субъектности, но и культурной идентичности.

(Продолжение следует)


Количество показов: 13043
Рейтинг:  3.9
(Голосов: 7, Рейтинг: 3.9)
 © GLOBOSCOPE.RU 2006 - 2024
 E-MAIL: GLOBOSCOPE@GMAIL.COM
Русская доктрина   Институт динамического консерватизма   Русский Обозреватель   Rambler's Top100