13.07.2010

Константин Черемных

ПЕРЕЗАГРУЗКА КИТАЯ?

Согласие КНР на санкции против Ирана трудно объяснить банальным сговором

ТРИ ВЫЗОВА ЗАПАДУ

В ноябре-декабре 2009 года Китайская Народная Республика доставила сообществу стран Запада целый ряд неприятных переживаний. Первый вызов был адресован США. Он состоял в том, что Пекин вовсе не собирается ограничивать свое сотрудничество с Пакистаном после того, как его президентом стал Асиф Али Зардари, вдовец американской ставленницы Беназир Бхутто. Министру обороны США Роберту Гейтсу было популярно разъяснено в Исламабаде, что от партнерства с Вашингтоном Пакистан имеет головную боль, угрозу религиозного, этнического и территориального раскола, а партнерство с Пекином, напротив, предвещает технологический прогресс, политическую стабилизацию и решение социальных проблем. В частности, за счет трудоустройства специалистов и рабочих в мегапроекте атомной электростанции в Чашма (провинция Пенджаб). Тот же Зардари был настроен и на сотрудничество с Ираном и Афганистаном в проекте строительства трансазиатской железной дороги, в чем получил полную поддержку от Турции.

Второй вызов Китая ударил по самому больному месту той интеллектуально-политической прослойки, для которой способ получения материальных благ, как классообразующий признак по В.И. Ленину, состоял в разработке разнообразных стратегий по сдерживанию России. Эта прослойка идеологически непоколебимых евроатлантистов, сформированная из восточноевропейской диссидентуры 1970–1980 гг. и их бывших англоамериканских кураторов правоконсервативного толка, испытала настоящий шок, когда Ху Цзиньтао нажал символическую кнопку, запускающую транзит газа из Туркменистана в Китай. Хотя ни сами китайцы, ни их партнеры по Шанхайской организации сотрудничества не делали никакого секрета из строительства трубопровода, в глубине души среднестатистического советолога таилась уверенность в том, что его запуск не случится, ибо такой триумф коммунистического Пекина был сопоставим с послевоенной советской экспансией в Европе (притом, как нарочно, ровно спустя 60 лет), а сама Шанхайская организация – с Варшавским договором, умноженным на численный потенциал китайской «орды».

И тем не менее газ пошел. Притом по трубе, проложенной в обход России. В этом усматривалось особое драконье коварство. Мало того, что у евроатлантистов отобрали любимую игрушку – идею диверсификации среднеазиатского газа, который, конечно, должен был пойти в обход России, но только на запад, а не на восток, но это еще и случилось в момент, когда восточноевропейские страны оказались под еще большим ударом мирового кризиса, чем «старая Европа». Вместе с проектом транскаспийского газопровода обессмысливались и все созданные вокруг него межправительственные форматы (ГУАМ и его производные), и учреждения для их обслуживания, в том числе военные и разведывательные, и международные конференции. И получалось, что Москва, на которую трансатлантическое лобби было изначально «заточено», не так много и теряла от передачи Средней Азии «на китайский баланс» – терял Запад, который становился здесь как бы вовсе ни при чем.

Китайские сырьевые корпорации, более прочно стоящие на ногах, чем западные концерны (что уже проявилось в конкурсах на разработку иракской нефти), теперь могли более эффективно «дирижировать» туркменским газом и вообще внешней политикой Ашхабада, чем Вашингтон и Брюссель. С плацдарма по имени Йолотан можно было удерживать в своей сфере влияния и Иран, заинтересованный в поставках газа в северо-восточные провинции, и северные провинции Афганистана. Тем более что китайцы уже начали освоение афганских месторождений меди, открытых советскими геологами, – и создавать реальные альтернативы «опиумному сельскому хозяйству» – на фоне полного провала попыток Запада создать собственные альтернативы. Освоение афганских недр вполне устраивало ближайших потребителей – Иран и Пакистан, стратегические выигрыши получала Турция, а перед Афганистаном открывалась перспектива более достойного места в мировом разделении труда в рамках «нового СЭВ» с центром в Шанхае.

В «новый СЭВ» стремился не только Пакистан, но и Иран, состоящий с Китаем в отношениях взаимовыгодного обмена сырья на произведенные из него нефтепродукты. И третий вызов – нежелание Пекина примкнуть к международным санкциям против Ирана – добавлял к первым двум незаменимый стратегический компонент. Провал голосования в Совбезе ООН обессмыслил бы формат «шестерки» и потянул бы за собой целую цепь последствий регионального характера, но глобального значения. Следующим неизбежным итогом слабости Вашингтона стало бы позитивное голосование по докладу Голдстоуна, то есть признание израильской операции в Газе в декабре 2008 года военным преступлением. Признание ХАМАС пострадавшей стороной обеспечило бы Тегерану долговременную геополитическую неуязвимость, а демократическому Белому Дому пришлось бы признать, что он не способен обеспечить стопроцентную безопасность своего ключевого союзника на Ближнем Востоке. После чего ядерная программа Израиля уже не может существовать вне рамок ДНЯО, и это государство утрачивает все свои ключевые геополитические привилегии. К нему применяются те же критерии, что и к любой иной стране мира. То же правило начинает действовать и в отношении к США: «сеятель свободы» рассматривается прежде всего как главный мировой должник.

На горизонте мировых процессов возникала ситуация, обозначаемая формулой «победитель получает все». Эта формула специфична для кануна мировых войн. Когда она кристаллизуется, державы мира начинают себя вести совсем не так, как им было свойственно в течение прежних десятилетий; на мировой карте складываются новые, невиданные прежние альянсы – от региональных до трансконтинентальных; глобальный финансовый шантаж становится обычным делом; малые страны, за редким и специфическим исключением, утрачивают субъектность и становятся фигурами размена.

СМЫСЛОВОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Первый вызов Пекина был подкреплен в середине февраля непредусмотренным арестом важнейшего функционера афгано-пакистанской радикальной оппозиции – Абдула Гани Барадара. Арест, предпринятый пакистанской разведкой ISI, вдохновил сторонников «быстрой войны» в Афганистане в лице главы американского командования Стэнли Маккристала и силовых министров Афганистана. В то же время экс-глава миссии ООН в Кабуле Кай Эйде расстроился: арест-де сорвал только что наладившийся «диалог с Талибаном».

Как следует из анализа расклада сил в американском военном истэблишменте, произведенном в 2008 году аналитиками The Washington Post, концепция военного решения афганского вопроса еще с 2004 года была предметом спора между двумя группами. Одну из них представляли адмирал Уильям Фэллон, генералы Джордж Кейси и Стэнли Маккристал. Другую – генералы Раймонд Одьерно и Дэвид Петреус.

Петреус, которого Фэллон выразительно обозвал «маленьким цыпленком из дерьма», начинал военную карьеру в Боснии, а продолжал в иракском Курдистане – регионах, имеющих репутацию ключевых узлов глобального наркотранзита. Как он, так и Одьерно, ныне возглавляющий группировку сил в Ираке, являются учениками известного консервативного стратега Джека Кина, прославившегося книгой «Выбор победы: План успеха в Ираке» в соавторстве с советологом из Йельского университета Фредериком Каганом. Этот труд был презентован Американским институтом предпринимательства (AEI) – консервативным институтом, имеющим репутацию представительства интересов правых (в особенности военных) кругов Израиля. В 2001 году AEI спонсировал создание «Группы исследования реального Ирака», выдавшего на-гора заведомо вымышленные доказательства наличия у Саддама Хусейна оружия массового поражения.

Исход конфликта стратегов решился 12 мая, когда президент Афганистана Хамид Карзай был обласкан в Вашингтоне и даже приглашен в штаб 101-й дивизии ВДВ, которой раньше командовал Петреус. Барак Обама, еще в конце марта публично «разносивший» Карзая за несанкционированное общение с Махмудом Ахмадинеджадом, провел с гостем целый день. Причиной неожиданного потепления к главе Афганистана, как вскоре выяснилось, стала его успешная дипломатия с Гульбеддином Хекматиаром. Привлечение афганского «батьки Махно» к участию в Лойя Джирге гарантировало именно тот сценарий дальнейшего развития событий, который устраивал стратегов из «школы Кина» – сценарий многолетнего хаоса в регионе, оправдывающего постоянное присутствие контингента США.

Любопытно, что Карзая в Вашингтоне встречал и повсюду сопровождал Стивен Холбрук – экс-замглавы Госдепа, ныне постоянный представитель США в Афганистане и Пакистане; стратег балканского Дейтонского соглашения и переговорщик в Ташкенте и Бишкеке, в Демпартии слывущий главным стратегом неофициальной, но весьма актуальной для кризисного периода наркотранзитной политики.

За Лойей Джиргой последовала отставка министров обороны и безопасности Афганистана, а затем – дискредитация и отставка Стэнли Маккристала в стиле классической «операции по сливу компромата». Почти одновременно стратеги-евроатлантисты получили неожиданный подарок: Гурбангулы Бердымухаммедов объявил о намерении строить за государственный счет экспортный трубопровод в сторону Каспия, воскресив уже почти истлевший проект Nabucco. Еще раньше стало известно, что Пекин на определенных условиях согласится присоединиться к экономическим санкциям против Ирана.

Вашингтон отбил все три геополитических вызова. Притом настолько динамично, что прочие заинтересованные переговорные стороны только и делали, что стремились приспособиться к новой ситуации. Министры иностранных дел Евросоюза, еще недавно устраивавшие обструкцию своему израильскому коллеге Либерману, спешно, но в закрытом режиме готовили не простой, а расширенный пакет антииранских санкций, заодно одобрив присоединение Израиля к Организации экономического сотрудничества и развития. Россия, которую к ОЭСР и на порог не допускали, не удивилась и не возмутилась принятию в тот же престижный клуб Эстонии – об этом просто не сообщалось на государственных телеканалах. Зато Москва согласилась на санкции вместе с Китаем, отвергнув альтернативные предложения Турции и Бразилии, и фактически дезавуировала только что подписанные соглашения с Сирией по палестинскому урегулированию.

На прямой вопрос посла Ирана в России М.Р. Саджади о мотивах столь стремительного «хамелеонства» Москвы вразумительного ответа не последовало. Впрочем, ответ напрашивался: как только в Москву по пути в Тегеран прибыл бразильский президент Игнасио Лула да Сильва, Хиллари Клинтон провела с Сергеем Лавровым нравоучительную телефонную беседу, а израильский МИД напомнил российским коллегам о только что достигнутых договоренностях, которые «обидно терять» – о поставках якобы высокотехнологичных беспилотников, о содействии в обеспечении безопасности Олимпийских игр в Сочи, о создании двустороннего делового форума со специалистами по огранке алмазов в качестве сопредседателей и т.п.

Помимо предъявленных аргументов, действенность которых оформилась в назначение лоббиста беспилотников Владимира Поповкина первым замом главы Минобороны, Москва в качестве мотива обиды на Тегеран могла использовать целый ряд других обстоятельств, например – почему обогащение урана предложила Москва, а экономический выигрыш достается туркам и бразильцам? Почему иранцы за нашей спиной заигрывают с турками на тему об альтернативном варианте Nabucco? Почему, наконец, водят шуры-муры с недружественной нам Грузией, при странном снисхождении Вашингтона к этому флирту? И так далее.

Впрочем, помимо этих частностей, имеется и самое веское объяснение, по крайней мере для собственного недоумевающего электората: если санкции поддерживает Китай, то России – стране некоммунистической и рыночной, к тому же пребывающей в процессе «перезагрузки» иного варианта, дескать, и не остается. Кивание на «старшего брата» вообще-то скорее характерно для мальчика, нежели для мужа, но все уже привыкли к не очень мужественным поступкам российского истэблишмента даже в куда менее критичных ситуациях – как то с предоставлением политического убежища свергнутому президенту Киргизии или хотя бы не уличенному в коррупции, но ожидающему расправы министру внутренних дел этой страны.

Поведение Москвы не удивляет – оно вписывается в стереотип последнего времени, в стиль поведения желающего угодить, чтобы что-то получить. В мэйнстримных западных медиа пишут прямым текстом: глава России отправился в США, чтобы получить призы за услуги по Ирану и Афганистану. Остается только надеяться, что во втором случае имеется в виду предоставление воздушного коридора для транзита грузов НАТО, а не еще какие-нибудь неафишируемые концессии.

Сложнее с позицией Пекина. Разумеется, здесь тоже появились интерпретации с намеком на особое коварство: дескать, Китай давно рассчитывал на устранение Ирана как политического и военного конкурента, и был бы вполне заинтересован даже в военном ударе США по Ираку. Логика была бы сколько-нибудь убедительной, будь Китай по-прежнему «обезьяной на горе», а не тигром. Однако те же самые интерпретаторы весьма серьезно оценивают стратегические и военные возможности Китая. Более того, кризис, выявивший преимущества Поднебесной и подтвердивший надежность ее экономической модели, и стал причиной тому, что формула «победитель получает все» вышла на повестку дня.

Победитель – чего? Американского империализма. Этот термин ни из китайской, ни из иранской государственной идеологии никуда не исчез. И хотя бы по этой причине согласие Пекина с санкциями – нечто большее, чем прежний взгляд Мао на противостояние Вашингтона и Москвы. Тогда, при Хрущеве, Пекин остро и болезненно разочаровался в «старшем брате», подменившем мировое освободительное дело суррогатом «наиболее полного удовлетворения потребностей». Теперь предательство совершает уже сам Пекин, причем жертвует «младшим братом», взявшим на себя роль авангарда, «тарана» антиимпериалистической борьбы. Это жертва не только политическая, но и смысловая. Эта жертва подрывает китайское влияние не только на Ближнем Востоке, но и в Центральной Азии, поскольку одновременно Китай соглашается на поправки в устав ШОС: туда «стране под санкциями», то есть «стране-изгою», теперь путь закрыт – причем в момент, когда экономическая роль ШОС и так ослабляется созданием Таможенного союза. Наконец, эта жертва влечет за собой прямой экономический ущерб для Пекина: Иран – третий по величине поставщик нефти в Китай. Какова же цена вопроса? Чем администрация Барака Обамы могла соблазнить Компартию Китая, чтобы добиться столь весомой уступки? Что произошло между Вашингтоном и Пекином – банальный размен геополитических карт, тактический договор с экономическим подтекстом – или нечто большее, распространяющиеся в область идеологии?

ЛАУРЕАТ И НАЦМЕН

Три года назад от окрепшего Китая ожидались энергичные инициативы по созданию третьей мировой резервной валюты. Но эти планы, обсуждавшиеся в том числе в рамках ШОС, не реализовались. Официально вопрос не снимался с повестки дня, а откладывался. Проще всего это объяснялось нежеланием создавать новые риски в ситуации, когда сокращение спроса на китайский импорт в США, как представлялось, всерьез угрожало Китаю потерей темпов экономического роста. Однако китайская экономика не только вполне успешно пережила острую фазу кризиса, но и сделала на выходе из нее новый скачок как в объеме производства, так и, соответственно, в объеме энергопотребления.

На первый взгляд, Китай имел возможность использовать достигнутые преимущества как в сфере мировых финансов, так и в геополитике. Однако заметное политическое потепление в отношениях с Токио не ускорило создание азиатской резервной валюты, а правительственный кризис в Таиланде не вылился в прокитайский переворот, хотя «власть валялась на дороге». Экспансия Пекина выражалась лишь в скупке промышленных активов в европейских странах.

Случайно или неслучайно воздержание Пекина от наступательной стратегии совпало с приходом к власти в США Барака Обамы? Весной 2009 года Вашингтон и Пекин провели первое заседание двустороннего стратегического диалога, а после визита Обамы в Пекин в мировых СМИ возник термин «G2» – «Большой двойки». Правда, уже полгода спустя улыбки сменились сдвиганием бровей. Поводов для охлаждения было более чем достаточно: Китай продал крупный пакет американских гособлигаций, при этом продолжал отказываться от ревальвации юаня и в то же время проявлял упорство по вопросу об антииранских санкциях в формате «шестерки».

Когда работа «шестерки» была фактически парализована, Америка анонсировала поставки стратегической авиации Тайваню, Пекин в ответ вводил антидемпинговые санкции; Барак Обама принимал в Белом Доме вождя тибетского сепаратизма – Далай Ламу XIV, имеющего репутацию воспитанника ЦРУ, Пекин заморозил партнерство с крупнейшими транснациональными компаниями США.

Если верить органам пропаганды обеих сторон «Большой Двойки», взаимопонимание было восстановлено в рамках Саммита по ядерной безопасности, то есть 12-13 апреля. Казалось, что в ходе дискуссии, где лидер Ирана вел себя весьма активно и непримиримо, а израильский премьер не присутствовал, китайские представители «что-то осознали» и внезапно «созрели» до общности интересов с Вашингтоном, а не с Тегераном.

Но «внезапные озарения» – не в стиле китайцев. Стратегические решения в Пекине не принимаются в одиночку. Фактически первой ласточкой нового прорыва в американо-китайских отношениях был прием в Пекине заместителя госсекретаря Джеймса Стейнберга и старшего директора по делам Азии СНБ США Джеймса Бейдера в начале марта. С обоими чиновниками встречался член Госсовета Дай Бинго, имеющий неофициальные полномочия государственного секретаря.

Тот же Дай Бинго был участником саммита по ядерной безопасности. Пока его партийный руководитель Ху Цзиньтао необычно долго беседовал с Бараком Обамой, китайский госсекретарь, по обычной логике, должен был вести переговоры с Хиллари Клинтон – благо на 24 мая было еще год назад запланировано второе заседание двустороннего диалога под ее сопредседательством с американской стороны.

Однако для китайского сопредседателя диалога была подготовлена встреча с менее значимой фигурой в американском правительстве – с точки зрения иерархии. Для китайского истэблишмента и для Дай Бинго в частности этот вашингтонский собеседник был больше чем просто чиновником. С ним было можно найти совершенно особенный общий язык – в том числе и в прямом смысле слова.

Во-первых, Стивен Чжу (Чжу Дивэнь), министр энергетики США с января 2009 года, – выходец из китайской семьи, причем материковой, а не гонконгской или тайваньской.

Во-вторых, Стивен Чжу – один из немногих ученых китайского происхождения, удостоенных Нобелевской премии по физике.

В-третьих, Стивен Чжу работал в знаменитой лаборатории Bell Labs, где родились первый транзистор, первая лазерная установка и первая компьютерная операционная система.

Это не просто чиновник. Это неоспоримый интеллектуальный авторитет. Это источник ответов на многие вопросы, живейшим образом интересующие Пекин.

Китайская элита несет на себе колоссальное бремя ответственности. Она смогла доказать миру преимущества общественного уклада КНР, продемонстрировала устойчивость национального хозяйства и финансов, а соответственно, и социальной системы перед кризисом. Но она хочет большего, и объективно нуждается в большем. Ей необходимо полное решение проблемы единого Китая – в том числе и по военным, и по сугубо экономическим соображениям. Ей требуется качественный рывок в технологической сфере – опять же по соображениям не только престижа, но и политики. Ведь диссиденты из многочисленной секты «Фалуньгун» постоянно выступают от лица шахтеров и строителей, подверженных опасным и неблагоприятным производственным факторам. Ей нужна урбанизация на высшем мировом уровне – создание среды проживания для сотен миллионов, соответствующей статусу великой державы. И при этом у государства есть средства для оснащения всеми этими недостающими признаками высокого цивилизационного уровня. Есть препятствия, которые создаются запретами на экспорт американских технологий, которые сами американские политики сегодня называют пережитками «холодной войны».

Обнаруживая свое чувство несовершенства, переговорная сторона оборачивается к владельцу чаемого ахиллесовой пятой. Вы несовершенны? Да, мы понимаем, у вас столько обязательств и столь недолог стаж модернизации. Но вы можете справиться с трудностями, и примеры ваших соотечественников, работающих в наших самых продвинутых научных лабораториях, это доказывают. Раньше вы учились у русских, и это было оправданно, пока они поддерживали свою передовую науку. Теперь вы, китайцы, отказываетесь от части предлагаемых ими услуг, когда можете то же самое сделать сами. И вы правы: с русскими вы уже не выйдете на нужный вам уровень. Другое дело – с нами.

Взять хотя бы Стивена Чжу. Этот простой китайский парень был взят на пост министра из лаборатории Berkeley Labs. Она принадлежит государству, поскольку мы, как и вы, поддерживаем самые продвинутые исследования за счет казны. И при этом созданный ранее багаж дает возможность ученым проникнуть в доселе неизведанные сферы. Например, изучить тайну гравитации и предотвратить падение комет – вы только представьте себе, чем может грозить Китаю такая астрономическая оказия. Например, создать нейтринный телескоп на основе ядерного реактора – у вас как раз строится подходящий для этого реактор. Например, получить особый вид рентгеновского излучения, способный изменять природу вещества с превращением световой энергии в химическую без потери тепла, а кроме того лечить рак: онкологические лекарства дорого обходятся вашему бюджету, не так ли? Например, создавать искусственную ДНК. Например, моделировать климат, предсказывать взаимодействие между климатом, водой и энергией, смягчать эффекты воздействия парниковых газов, находить способы их захвата и изоляции – вы же осознаете серьезность глобального потепления, которое ничем не повредит России, а для вас обернется смертельными засухами, о чем беспокоятся и японцы. Например, производить энергию не из нефти и газа, которые вам – как и нам – приходится импортировать, и тем более не из угля (Стивен так и говорит: «Мой главный враг – это уголь»), а из глюкозы цветковых растений. Такие чудеса, разумеется, – дело завтрашнего дня, но мы можем начать работу уже сегодня в тех областях, где ваша экономика особенно отстает. Например, вас не могут не интересовать сокращение расходов топлива для гражданской авиации, не так ли? Мы научим вас обходиться меньшим объемом энергоносителей, и это повысит уровень вашей государственной самостоятельности. Мы поможем вам снять напряженность в отношениях с Тайванем и Тибетом. Для нас это важный вопрос, но уверяем вас – двусторонние отношения для нас приоритетны, и здесь мы привержены принципу, заявленному Биллом Клинтоном. Что мы хотим взамен? Да совсем немного…

Для госсекретаря Дай Бинго эти предложения не были сюрпризом. Скорее они были результатом особой политической линии, которую он разрабатывал еще на посту замминистра иностранных дел, затем министра культуры, затем руководителя отдела пропаганды ЦК. И он давно ощущал дуновение встречного ветра. Этого китайского чиновника благосклонно принимали Генри Киссинджер и Збигнев Бжезинский. Принимали – и нахваливали его дар политика и дипломата, что было лестно для выходца из глухого китайского села. Точнее, не совсем китайского: Дай Бинго происходит из национального меньшинства туцзя, имеющего права автономии в провинциях Хунань и Хубэй, где проживает компактно. Такие племена, имеющие свою систему верований, отличную от «имперской», да еще и воспоминания о собственной государственности (царство Ба со столицей в Чунцине), всегда интересны постановщикам крупномасштабных политических игр.

ЗЕЛЕНЫЙ «МОСТ»

Личная встреча нобелевского лауреата Стивена Чжу и дипломата Дай Бинго состоялась 13 апреля. Уже через три дня в Пекин прибыла директор Агентства по торговле и развитию США Леокадия Зак – очередная «ласточка весны» – и подписала с представителем Китайской консалтинговой корпорацией энергетических объектов меморандум о предоставлении гранта в размере $832 000 на работы по «освоению чистых источников энергии». Второй меморандум – о гранте в $665 000 – был подписан с представителем Государственного управления гражданской авиации Китая. Именно после этого посол КНР в США Чжан Есуй на встрече с китайскими студентами, обучающимися в Америке, заявил, что «китайско-американские отношения вернулись в нормальное русло развития».

22 апреля на совместной сессии Всемирного банка и МВФ было принято решение об увеличении доли КНР в капитале Всемирного банка до 4,45%: таким образом Китай стал третьим по величине национальным акционером ВБ. Одновременно, в соответствии с ранее высказанными требованиями КНР, доля растущих экономик в ВБ увеличилась до 47%.

Китай отстаивал интересы «переходных экономик» и в энергетике. На Копенгагенском климатическом форуме Пекин уличил западные державы в неисполнении собственных планов как по сокращению выбросов пресловутых «парниковых газов», так и по распространению альтернативных технологий в «третьем мире». На встрече Консультативной группы высокого уровня в Лондоне в конце января китайцы настояли на выделении обещанных бедным странам средств не только из частных, но и из общественных источников, ссылаясь также на позицию Индии, Бразилии, ЮАР и Мексики. Следующий климатический форум состоится в декабре именно в Мексике – и не сможет обойти болезненный для США вопрос о масштабном и так и не остановленном загрязнении залива нефтью. Это обстоятельство придавало второму заседанию американо-китайского стратегического диалога особую актуальность: только с помощью Китая можно избежать еще более позорного провала дискуссии, чем в Копенгагене; только в паре Вашингтон и Пекин смогут урезонить и «экоистериков», и «экоскептиков». И это реально: ведь Китай, возложив первостепенное бремя ответственности за ущерб окружающей среде на страны Запада, дал обещание снизить объем выбросов к 2020 году на 40-45% на своих национальных предприятиях, а замминистра иностранных дел Чэнь Вэньцзю провозгласил, что Поднебесная поступает так «с учетом своих интересов, и в то же время – с учетом интересов всего человечества».

На второе заседание Американо-китайского стратегического диалога Вашингтон делегировал 200 человек, включая главу Федерального казначейства Тимоти Гайтнера, экс-помощника президента по национальной безопасности Брента Скоукрофта, министра торговли Гэри Локка. 16 мая заместитель министра иностранных дел КНР Цуй Тянькай заявил, что китайская сторона готова приложить совместные с США усилия для достижения позитивных результатов стратегического диалога, который сосредоточится на «проблемах энергетической безопасности, климатическими изменений, миротворчества ООН и борьбы с терроризмом». Таким образом, на первом плане оказалась энергетическая тематика, составляющая половину – притом главную – повестки дня.

Первым прибыл Локк с группой топ-менеджеров корпораций, занимающихся «технологиями чистой энергетики», Начав свой тур с Гонконга, и с ходу впечатлил китайцев политическим авансом. Он сообщил, что Барак Обама дал поручение подготовить поправки «революционного характера» к системе регулирования американского экспорта к осени текущего года. «Ограничения в этой сфере в первую очередь были продиктованы интересами обеспечения национальной безопасности, однако ряд докладов и исследований показал, что действующая система экспортного регулирования основывается на традициях «холодной войны», не соответствует происходящим день ото дня изменениям в международной конъюнктуре и научно-технической сфере, и уже стала препятствием для экспорта американских компаний, в том числе специализирующихся в сфере высоких и новых технологий».

Локк подчеркнул, что заседание Стратегического диалога «имеет большое значение для того, чтобы рекомендовать американские передовые технологии в области чистой энергии, эффективности использования энергоресурсов, сохранения электроэнергии при ее передаче и распределении», что «расширить возможности США в торговле и создании рабочих мест» и одновременно поможет Китаю повысить эффективность использования энергоресурсов. В свою очередь, официальный представитель Министерства торговли КНР Яо Цзянь подчеркнул, что «торговые споры и разногласия между КНР и США должны быть урегулированы путем консультаций, и нельзя превращать их в политические темы в Америке. Кроме того, стороны должны совместно противостоять протекционизму и объединить усилия на обеспечение выхода мировой экономики из кризиса».

В первый день работы Диалога Брент Скоукрофт, в свою очередь, заверил китайскую сторону в конструктивности подхода Вашингтона к тибетскому и особенно тайваньскому вопросу. Он предложил активизировать межпарламентское взаимодействие, чтобы«содействовать созданию международной системы, характеризующейся взаимной выгодой в торговле, дружественными отношениями и разрешением мировых вопросов путем сотрудничества и другими способами».

Тимоти Гайтнер использовал все свое красноречие, чтобы убедить Пекин в прочности американской экономики и выверенности политики Белого Дома: «Президент Барак Обама уже выработал четкую “дорожную карту” для значительного сокращения американских долгов в ближайшие 3-5 лет. Накопление долга является, в основном, последствиями данного финансового кризиса и рецессии, и их объем уменьшится после экономического возрождения. В настоящее время наблюдается тенденция роста курса американского доллара, что говорит о том, что весь мир верит в способность США управлять внутренними долгами». Он коснулся и темы «чистой энергетики»: «Если США и КНР уважают друг друга, идут рука об руку и глубоко убеждены в возможностях ликвидировать разногласия, то мы, переплывая реку в одной лодке, добьемся великого успеха как в выведении всего мира из финансового кризиса, претворении в жизнь соглашения по итогам конференции ООН по проблемам изменения климата в Копенгагене, так и в совместном реагировании на вызовы международной безопасности».

О результативности встречи свидетельствовали последующие события. На первом заседании китайско-американских консультаций на высоком уровне по гуманитарным контактам и обменам, в ближайшие четыре года Китай направит в США 10 тысяч учащихся на получение докторской степени, Соединенные Штаты Америки, в свою очередь, отправят порядка 100 тысяч студентов на учебную стажировку в КНР, а еще 10 тысяч американцев приедут на учебу в Китай в рамках проекта «Мост китайского языка».

9 июня из Ханчжоу в Тайбэй с недельным визитом по приглашению Ассоциации промышленников Тайваня отправилась делегация провинции Чжэцзян, возглавляемая главой провинциальной администрации Люй Цзушанем, в составе 1000 (!) человек. В начале июня состоялись также неофициальные переговоры между ЦК КПК и партией Гоминьдан. Было принято решение о проведении VI торгово-экономического и культурного форума берегов Тайваньского пролива 8-11 июля в провинции Гуандун, с участием почетного председателя партии Гоминьдан У Босюна (о чем накануне договорился Ли Цзушань). По сообщению «Жэньминь Жибао», первоочередной темой форума стали «вопросы, связанные с содействием межбереговому сотрудничеству в области альтернативной энергетики, энергосберегающих и природоохранных технологий, а также углубления экономического и культурного сотрудничества между берегами пролива».

29 июня Пекин и Тайбэй заключили рамочное соглашение об экономическом сотрудничестве, подписанное со стороны КНР председателем Ассоциации связей через Тайваньский пролив Чэнь Юйлинем, со стороны Тайваня – главой Фонда обменов через Тайваньский пролив Цзян Бинкунем. Документ, в частности, предусматривает либерализацию двусторонней торговли путем обнуления в ближайшие два года таможенных тарифов на 539 видов островных и 267 наименований материковых товаров снимает препятствия для деятельности банков Тайваня в городах континентального Китая. Одновременно заключено соглашение о взаимной защите прав интеллектуальной собственности.

Фоном для всех этих событий была грандиозная выставка «ЭКСПО-2010» в Шанхае, с которой и начала свое посещение Китая американский сопредседатель Диалога Хиллари Клинтон. Американский павильон был решен лапидарно и внушительно: в огромном цилиндре с крыльями компьютерный Барак Обама обращался к китайцам на их родном языке. Китайских павильонов было два: один был посвящен космосу и компьютерным технологиям, другой представлял собой «храм альтернативной энергетики». «Здесь будущее разобрано по полочкам», – писал об этом явно шокированный корреспондент «Коммерсанта» Григорий Ревзин. «В будущем главное – не засорять атмосферу. Поэтому город будет жить на солнечных батареях, и батареи будут на каждой крыше. В городе должно быть очень много зелени: на стенах – зелень, на дорогах – зелень, на заборах – зелень и на лестницах тоже зелень. Есть люди тоже в основном будут что-то зеленое, растительное. Все отходы будут перерабатываться целиком и полностью, отдельно – разные виды мусора, отдельно – канализация. Получится из этого что-то полезное, что – я не вникал. Всюду в городе должна быть очень большая и современная красота, которая пока неясно как выглядит, но тоже связана с зеленью. Транспорт будет общественным. Индивидуально люди будут ездить на электрических самокатах, здоровые – на двухколесных, инвалиды – на четырехколесных. Впрочем, ездить придется немного, а в основном общаться с помощью интернета… В общем, от тематического павильона остается четкое ощущение, что зеленая идеология стала новой доктриной, и теперь ее будут массово внедрять, и вот этот павильон – то ли заготовка учебника, то ли наглядное пособие к краткому курсу научной экологии»…

МЮНХЕН ИЛИ РЕЙКЬЯВИК?

Главной чертой политики Китая и особенно китайской дипломатии до сих пор считался прагматизм. Об этой черте говорили с опаской, как о признаке особого коварного расчета. Но только как-то забывалось, что прагматизм – не идеологическое качество. Скорее, наоборот – он может отражать неудовлетворенность идеологическими ограничениями.

Из-за спины реальной политики в такие переходные времена и появляется искушение. Причем именно на фоне масштабного, осязаемого, убедительного раскрытия потенциала. Советский Союз в 1986 году являл миру новые достижения в производительности труда и объеме производства товаров народного потребления. И как раз на фоне «интенсификации» и «ускорения» советский директорат возмечтал о создании своих, советских транснациональных корпораций, об освоении новых рынков и сверхприбылях, а сдача Горбачевым мирового коммунистического движения и «наведение мостов» с социал-демократами и «зелеными» вдохновляла будущих глав внешнеэкономических ассоциаций и фондов по привлечению внешних инвестиций. Кооперативная реформа дала им этот карт-бланш. Зато ее прямые правовые и управленческие последствия обрушили союзный бюджет – на фоне кампании политической демократизации, ритуальных заклинаний о покаянии и милосердии, на фоне внезапного и будто бы случайного обострения этнических чувств в союзных и автономных республиках, на фоне истерической кампании в защиту окружающей среды.

Что знаменует собою так называемый тематический павильон на «ЭКСПО-2010» – очередной крупный и целенаправленный тактический маневр, где одновременно приносимая жертва – Иран – всего лишь фигура в шахматной комбинации, или реальная замена «красной» доктрины на «зеленую»? Этот вопрос представляется более важным, чем калькуляция баланса «мы вам – Иран, вы нам – технологии плюс Тайвань».

Политологи из Белоруссии, где ситуация вокруг Ирана воспринимается по понятным причинам особенно обостренно, уже сопоставляют присоединение Китая к антииранским санкциям с «мюнхенским сговором». Аналитик Asia Times Владимир Коцев, разделяя эту оценку, рассматривает «консенсус 12-13 апреля» как ключевое событие на пути к американскому нападению на Иран. Действительно, спасение формата «шестерки», осуществленное Китаем, уже открыла дорогу к утверждению дополнительных пакетов санкций США и Евросоюзом.

Нельзя исключить, что часть китайского политического истэблишмента считает сдачу Ирана нравственно сомнительным, но безупречно прагматичным ходом в игре против империализма, который «найдет себе могилу» на персидской земле. Однако масштаб гуманитарных договоренностей, символизируемых «Мостом китайского языка» (мостом имени Стивена Чжу и Дай Бинго?), не позволяют исключить реального, а вовсе не притворного, «зеленого сдвига» в китайском государственном мышлении. То, что кажется Мюнхеном-2, может быть Рейкьявиком-2.

Параллели с горбачевской перестройкой усиливаются активным участием Израиля в определении «цены вопроса». Можно спорить о том, много ли от «горбачевизации» Китая выиграет Евросоюз. Но маленькое государство, традиционно извлекающее из военных конфликтов других стран – например, Ирана и Ирака – внушительную прибыль на рынке вооружений, разумеется, больше заинтересовано в превращении единого Китая в множество воюющих между собой государств, и этот интерес далеко превосходит все иные соображения.

Столь же определенно можно сказать, что из всех соседей Китая подобная перспектива больше всего угрожает России с ее слабо защищенными юго-восточными границами. И особенно в ее нынешнем состоянии, когда интересы национальной обороны и безопасности считаются куда менее приоритетными, чем «строительство постиндустриального чуда» в Сколково. Более того, смена китайской идеологии с очень высокой вероятностью будет интерпретирована Москвой с «адекватностью наоборот»: согласие Вашингтона предоставить Пекину ранее недоступные технологии приведет к судорожным попыткам конкуренции в этой области, к «прогрессирующей сколковизации» в ущерб не только военно-промышленной, но и любой реальной экономике.

В нынешней американо-китайской оттепели настораживает не только ее «зеленая» тематика, онтологически связанная с распадом в разном значении этого слова, но и двусторонний характер процесса. Сегодня трудно сказать, какая из двух сторон манипулирует другой. То, что произошло с нами в 1980-х, было следствием и внешних, и внутренних процессов, и если продолжать этот сюжет до настоящего времени, мы можем констатировать, что потери понесла не только номинально проигравшая в «холодной войне» сторона, но и номинальный победитель. Да, Америка может завязнуть в Иране. Но если этот процесс будет сопровождаться деструкцией Китая, «победителем, получающим все», будет глобальный хаос, а суммарный итог будет вполне соответствовать целям и расчетам мирового мальтузианства. Как известно, оно ставит пределы только росту, но не упадку.

Количество показов: 9002

(Нет голосов)