15.10.2010

Константин Черемных

ПРАВА КУЛЬТУРЫ И КУЛЬТУРА ПРАВА. Часть 3

Ценность памятников решили измерять «культурно-сервисным потенциалом»

Продолжение. См. также:

Часть 1: http://www.globoscope.ru/content/articles/2942/

Часть 2: http://www.globoscope.ru/content/articles/2943/

НАВЯЗЧИВАЯ ИДЕЯ РАЗГОСУДАРСТВЛЕНИЯ

20 октября в Госдуме во втором чтении будет рассматриваться законопроект, призванный исправить дефекты закона №73-ФЗ «Об охране культурного наследия». Основные новации, предложенные группой авторов (включая председателя Комитета по культуре Госдумы Г. Ивлиева и председателя Комитета по собственности В. Плескачевского), относятся к сферам приватизации, экспертизы и организации реставрационных работ.

Авторы предложили включить в закон норму о том, что оформление охранного обязательства по содержанию, сохранению и использованию объекта культурного наследия должно во всех случаях рассматриваться в качестве существенного условия договора, предусматривающего отчуждение или возможность отчуждения объекта культурного наследия или выявленного объекта культурного наследия, находящегося в государственной или муниципальной собственности. Это устраняло некоторые законодательные пробелы (для случаев отчуждения такого имущества по судебному решению). Было также предложено однозначно закрепить в законе государственный субъект (сторону) заключения охранных обязательств в отношении объектов федерального значения при их предоставлении в аренду.

Законопроект устанавливает обязательность заключения собственником договора о выполнении требований (обременений) при осуществлении любых сделок по распоряжению объектом, а также распространение обязанностей по сохранению (а не только содержанию) на арендатора объекта или его части, и порядок применения санкций в отношении собственника и пользователя.

Кроме того, проектом закона предусматриваются меры поощрения добросовестных собственников, в том числе освобождение от налогообложения научно-исследовательских, изыскательских, проектных, ремонтных, реставрационных, противоаварийных и иных работ. Ранее предполагалось, что такие положения будут закреплены в законе «О меценатской деятельности в РФ», но его проект «завалялся» в Госдуме.

Устанавливаются требования к собственникам по обязательному страхованию за свой счет риска случайной гибели и (или) случайного повреждения объекта культурного наследия. Требования к собственникам и санкции за их невыполнение, установленные законопроектом, относятся и к религиозным организациям, в собственности или пользовании которых находятся объекты культурного наследия.

Законопроект устанавливает порядок доступа граждан к объектам культурного наследия, условия которого определяются органом охраны объектов культурного наследия с учетом предложений собственника объекта. При определении условий доступа к объектам культурного наследия религиозного назначения предлагается учитывать требования к внешнему виду и поведению лиц, находящихся в пределах территории объекта религиозного назначения, соответствующие внутренним установлениям религиозной организации, если такие установления не противоречат законодательству Российской Федерации и предусматриваются уставом такой организации.

Дополнения, предлагаемые проектом в отдельные законодательные акты Российской Федерации, в том числе в федеральные законы о регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним, о приватизации государственного и муниципального имущества, о государственных и муниципальных унитарных предприятиях, об исполнительном производстве, о несостоятельности (банкротстве), об оценочной деятельности, об Общественной палате, а также в Гражданский кодекс, Градостроительный кодекс, Бюджетный кодекс и Налоговый кодекс Российской Федерации, в кодексы Российской Федерации об уголовных и административных правонарушениях, позволят обеспечить полноценную защиту объектов культурного наследия в различных случаях, связанных с оборотом недвижимости.

Вышеперечисленные предложения не вызвали споров. Дискуссии разгорелись вокруг предложений авторов 1) об унификации государственного учета памятников с кадастровым учетом и регистрацией прав на имущество; 2) о приостановлении «моратория» на приватизацию в тех регионах, где право собственности так и осталось неразграниченным между РФ и субъектами федерации, 3) о полной ликвидации предусмотренного 73-ФЗ института государственной историко-культурной экспертизы, и 4) о саморегулировании реставрационной деятельности.

Все четыре предложения действительно являются революционными. Первое из них вводится под предлогом корректировки термина «территория объекта культурного наследия». Неопределенность этого термина возникла ввиду того, что в Градкодексе РФ функциональное и территориальное зонирование к объектам культурного наследия не применяется. Объекты культурного наследия – в отличие от объектов инженерной и социальной инфраструктуры – при составлении генеральных планов просто должны были наноситься на карту в виде «дырок». В результате каждый орган региональной власти по-своему понимал, могут ли на территории этой «дырки», если таковой является, например, архитектурный ансамбль, комплекс строений или исторический парк, быть «вырезаны» земельные участки. Или, например, – может ли отдельное здание из комплекса строений (если ОКН регионального или местного значения) быть предоставлено в аренду или собственность разным лицам. До настоящего времени оставалось неясным, может ли земля под памятником быть приватизирована отдельно от самого памятника.

Проектом закона вводится понятие «объект культурного наследия» как единого объекта недвижимости, состоящего из зданий, строений, сооружений и земельного участка. Система государственного учета объектов культурного наследия, как поясняют разработчики, должна быть основана на взаимосвязи сведений об объекте, включаемых в Единый государственный реестр объектов культурного наследия, со сведениями, содержащимися в государственном кадастре недвижимости и в Едином государственном реестре прав на недвижимое имущество и сделок с ним.

С одной стороны, инициатива, явно исходящая из презумпции коррумпированности региональных органов власти, устраняет разрыв между земельным и градостроительным правом и упрощает все процедуры пользования недвижимостью. С другой стороны, она фактически передает полномочия по определению границ объектов культурного наследия Управлению земельного кадастра Росимущества и региональным комитетам по землепользованию, в то время как территории объектов культурного наследия определялись региональными охранными ведомствами (которые располагают информацией об истории объектов, их утраченных элементов, историческом землепользовании и др.). Опасения критиков законопроекта о том, что в результате от территорий объектов, установленных местными охранными ведомствами, будет только легче, а не труднее, отчуждать части объектов через процедуру разделения земельного участка, представляются обоснованными.

Законодательное установление принадлежности земельного участка к памятнику (ансамблю) ликвидирует очень существенный пробел. Однако при этом должны быть урегулированы процедуры оформления отдельных земельных участков для памятников, входящих в имущественные комплексы учреждений и особенно предприятий. Буквальное применение предложенных поправок означает, что каждое предприятие, на территории которого имеется памятник промышленной архитектуры (как правило, применяемый в соответствии с исторической функцией), обязано отчуждать этот объект с непонятно как сформированным земельным участком. Если при этом предоставить неограниченные полномочия местным земельным комитетам, то такой объект может быть выставлен на аукцион (чего авторы и требуют), а экспертиза, произведенная за счет заказчика, может произвольно расширить участок под предлогом создания охранной зоны. Если региональный объект культурного наследия принадлежит частной, но не имеющей значительной прибыли организации – в том числе автономному образовательному учреждению, а земля под ним принадлежит муниципалитету, то предложенный подход означает, что это учреждение будет вынуждено оплачивать аренду земельного участка, а чтобы при оформлении его границ сократить его площадь, прибегнет к любым ухищрениям, доказывая, что ни историческая ограда, ни исторический сквер не имеет к его зданию никакого отношения.

Напротив, в тех случаях, когда на территории исторического парка был незаконно сформирован земельный участок, оспорить соответствующее распоряжение на практике будет как раз невозможно. Более того, предлагаемый коммерческий подход к имуществу памятников будет стимулировать региональных чиновников к тому, чтобы парки не признавались памятниками, поскольку в этой функции они менее рентабельны. В любые инициативы местных чиновников о создании городских общественных пространств будут вмешиваться землеустроители со своей теорией доходности земельных участков.

Предлагая приостановить «мораторий», авторы ссылались на итоги совместного заседания президиума Госсовета и Совета по культуре при Президенте РФ, состоявшегося в апреле 2005 г. в Костроме, участники которого сетовали, что норма ст. 63 п. 2 закона 73-ФЗ остановила процесс привлечения частных инвестиций в восстановление и реконструкцию объектов культурного наследия посредством их приватизации или передачи в аренду до момента государственной регистрации права собственности на них. «Сложившаяся ситуация отрицательно сказалась в первую очередь на положении самих объектов культурного наследия, которые в отсутствие финансирования их содержания и реставрации в большинстве своем находятся в неудовлетворительном состоянии», – отмечалось в пояснительной записке.

Фактически государственная регистрация прав собственности не осуществилась в установленные сроки прежде всего ввиду отсутствия у регионов средств на выполнение этих работ. По оценкам Росохранкультуры за 2005 г., общий объем средств, требуемых на проведение работ, связанных с регистрацией, составлял не менее 9,5 млрд рублей. Между тем регионы, как известно, должны были расходовать средства и для составления бесчисленных генпланов, ПЗЗ и территориальных схем, а в случае задержки с этиим процессом им угрожала утрата права распоряжения земельными участками. Естественно, что кризис только обострил эту проблему.

Авторы предложили «просто» исходить из того, что вся собственность уже поделена на федеральную, региональную и муниципальную по Постановлению Верховного Совета Российской Федерации от 27.12.1991 г. №3020-1 «О разграничении государственной собственности в Российской Федерации на федеральную собственность, государственную собственность республик в составе Российской Федерации, краев, областей, автономной области, автономных округов, городов Москвы и Санкт-Петербурга и муниципальную собственность». Однако следует напомнить, что это постановление относило все (!) объекты культурного наследия отнесены исключительно к федеральной собственности и не подлежали отчуждению из госсобственности, а возможность приватизации была предоставлена другими законодательными и нормативными актами – Указом Президента РФ от 26 ноября 1994 г. №2121 «О приватизации в Российской Федерации недвижимых памятников истории и культуры местного значения», Указом Президента РФ от 20.02.1995 г. №176 «О перечне объектов исторического и культурного наследия федерального (общероссийского) значения», Федерального закона от 21.12.2001 г. №178-ФЗ «О приватизации государственного и муниципального имущества». Таким образом, утверждение в пояснительной записке к поправкам о том, что «объекты культурного наследия уже прошли процедуру разграничения» на основании этого постановления, не соответствуют действительности.

Теперь авторы предложили «перешагнуть» через процесс регистрации, чтобы немедленно «спасти» все памятники посредством приватизации. Тот факт, что у большинства объектов отсутствуют предусмотренные законом паспорта, препятствием не является. Согласно законопроекту, собственник может купить объект без паспорта и самостоятельно профинансировать его разработку в установленый срок, а государство компенсирует часть затрат.

Таким же кавалеристским способом предлагается вовсе ликвидировать государственную историко-культурную экспертизу «в зародыше», чтобы и духу ее не было. Чтобы не сложилось видимости, что господин заказчик кулуарно решает вопросы о границах памятника (охранной зоны), «глубине реставрации» и предметах охраны с господином экспертом, предлагается ввести публичные слушания по заключениям историко- культурной экспертизы. При этом как минимум гг. Томчину и Плескачевскому хорошо известны примеры «заказа результата» слушаний посредством рекрутирования участников с «правильным» мнением, как это делалось, например, заказчиком «Охта-Центра» в Петербурге. Практика общественных слушаний по генеральным планам, ПЗЗ, не говоря уже об отдельных проектах планировки и межевания показывает, что их результат никогда и никак не принимается во внимание заказчиком: в отдельных случаях протоколы слушаниях применяют районные чиновники в споре с городскими, чтобы добавить веса своим аргументам общественным мнением.

К тому же предлагаемая процедура относится не ко всем случаям применения ИКЭ, а только: при утверждении заключения ИКЭ об исключении объекта культурного наследия из Реестра, об отнесении объекта культурного наследия к особо ценным объектам культурного наследия народов Российской Федерации, о включения объекта в Список всемирного культурного и природного наследия, а также об изменении категории объекта культурного наследия. Организацию всех этих общественных обсуждений проектом предлагается возложить на Общественную палату Российской Федерации, где г-н Томчин сейчас и функционирует вместе с В. Глазычевым и Ко.

Предложено наконец внести единые критерии в оценку памятников. Ее предполагается исчислять из трех составляющих – существующей цены, стоимости реставрации и цены угрозы утраты, а соответствующие стандарты внести в качестве поправок к закону «Об оценочной деятельности», причем эти поправки должны учитывать «культурно-сервисный потенциал объекта» (то, что у Яскевича цинично, но честно называлось «престижностью»).

О чем идет речь? Разработка паспорта самим приобретателем означает, что он же определяет предметы охраны в приобретаемом памятнике, и соответственно, реставрация на практике незаметно перейдет в приспособление. Степень возможных усовершенствований предлагается уложить в один показатель – «глубины реставрации».

Как можно догадаться, историческое здание можно исказить до неузнаваемости путем пробивки единственной арки где-нибудь сбоку для удобства въезда автомашины приобретателя. Но если при этом перепланировка будет необязательна – комнаты и так большие, – то «глубина реставрации» окажется минимальной.

Уже по термину «культурно-сервисный потенциал объекта» нетрудно догадаться, кто консультировал разработчиков этой главы законопроекта. В петербургском КГИОП весь законопроект даже в обиходе называют по имени этого консультанта – «проект Томчина». Как я уже упоминал, главным результатом коммерческой деятельности этого господина в Санкт-Петербурге является уничтожение уникального предприятия по производству дизелей – кстати, занимавшего выявленный памятник.

Из вышесказанного очевидно намерение авторов максимально приблизить охранное законодательство к имущественному. Это поможет крупным городам дополнительно заработать на продаже объектов недвижимости, даже усовершенствует механизм отбора эффективных собственников (по крайней мере в теории), но увы, проблему сохранения объектов наследия в провинциях совершенно не решит: они как были нерентабельными, так и останутся, а чтобы их продать хоть кому-нибудь, псковские и ярославские чиновники будут сносить старинные ограды и вырубать исторические скверы в целях оптимального сокращения размеров участка.

По самой оптимистической оценке Александра Работкевича, лишь каждый девятый объект культурного наследия в России располагает так называемым «культурно-сервисным потенциалом».

Как следует из текста законопроекта, эффективность извлечения дохода из памятников также предполагается повысить за счет облегчения доступа к реставрации. Согласно 73-ФЗ, к работе на памятниках архитектуры могут допускаться организации и лица, имеющие лицензии на деятельность: по проведению проектных работ, связанных с охраной объектов культурного наследия (памятников истории и культуры); по проведению проектно-изыскательских работ, связанных с ремонтом и реставрацией объектов культурного наследия (памятников истории культуры); по ремонту и реставрации объектов культурного наследия (памятников истории и культуры). Здесь гг.Плескачевский и Томчин усмотрели коллизию с законом от 08.08.01 №128-ФЗ «О лицензировании отдельных видов деятельности». Так, согласно ст. 17 Закона №128-ФЗ, лицензированию подлежит деятельность по реставрации объектов культурного наследия (памятников истории и культуры), и только.

Любую законодательную коллизию можно разрешить в пользу предмета, который предполагается этим законом защитить. В сопроводительной записки авторы плакались о бедственном состоянии российских памятников, о том же стон стоял и на процитированном заседании в 2005 году. И те же авторы предлагают помочь памятникам посредством допущения к ним неквалифицированных лиц.

Считается – во многом благодаря усилиям г-на Плескачевского – что лицензирование в строительстве эффективно заменит саморегулирование. Как этот переход осуществляется на практике, и как на него действует федеральная политическая конъюнктура – это отдельная и грустная песня. Но авторы поправок к 73-ФЗ вознамерились полностью передать в стихию саморегулирования весь процесс реставрации, создав отдельный класс саморегулируемых реставрационных организаций.

На практике лицензии на реставрационную деятельность продолжают действовать, а компании, занятые в этом процессе, приспособились к саморегулированию путем присоединения к строительным СРО, иногда объединяясь в ассоциации с оформлением специально для этого одного юридического лица. Впрочем, по закону 185-ФЗ это требовалось только для компаний, выполняющих работы, влияющие на безопасность третьих лиц (например, кровельные работы), а позолотчиков и краснодеревщиков никто не тащил за уши в СРО. Но по аутистически- догматическому представлению г-на Плескачевского, «оСРОение» должно быть всеохватным, а лицензирование – ликвидировано как класс. Именно он является автором законопроекта замене лицензирования перевозчиков опасных грузов страхованием.

На практике принуждение реставрационных компаний к саморегулированию с уплатой средств в компенсационные фонды и т.п. приведет к разорению малых предприятий, работники которых в лучшем случае найдут себе применение в реставрационных дивизионах крупных строительных компаний.

В Союзе архитекторов России считают, что предлагаемая трансформация «приведет к окончательному уничтожению профессиональных реставрационных организаций, как правило, небольших и узкоспециализированных, и поглощению их корпорациями, поставившими дело реставрации на «поток», используя усредненный, обезличенный подход к памятникам».

Это замечание представляется крайне важным. Особенно по той причине, что один из самых главных недостатков 73-ФЗ, о котором не раз говорили специалисты, авторы поправок не замечают – ибо, очевидно, не считают недостатком. В действующем законе крайне неопределенно прописан термин «реставрация», который определен просто как «действия, способствующие сохранению памятника». На самом деле задачей реставрации является восстановление эстетических свойств объекта.

ЗАБОТЫ БОЛЬШЕ – ОХРАНЫ МЕНЬШЕ

Ко второму чтению поправок к 73-ФЗ подготовлены два варианта редакции. Основным автором одной из них является Совет по культурному и духовному наследию при гуманитарном фонде «Фонд нравственных инвестиций» (далее – ФНИ), другим – Росохранкультура (далее – РОК). В обоих вариантах корректировок «закона Томчина» к слову «Историко- культурная экспертиза» добавлено определение «государственная». В каких случаях возможна частная или общественная экспертиза, и за счет каких бюджетных источников во всех случаях (в стране, напомним, 105 000 объектов культурного наследия; только в Петербурге, по уточненным данным, внесения в реестр ожидают 3050 объектов), остается неясным. Между тем как ФНИ, так и РОК предлагают расширить понятие объекта культурного наследия. Эксперты ФНИ предлагают включить в него разряд территорий исторических поселений, как разновидности достопримечательного места. РОК расширяет сами определения памятников и достопримечательных мест, предлагая отнести к последним места захоронения жертв политических репрессий (и почему-то забывая о немузеефицированных солдатских захоронениях времен как Великой Отечественной войны, так и локальных конфликтов). Обе редакции поправок дополняют закон положениями, касающимися археологических изысканий, сохраняя прежнее федеральное подчинение археологических объектов.

Эксперты ФНИ согласны с аргументацией группы депутатов, накануне первого чтения предложившей полностью исключить главу о саморегулировании. РОК, напротив, следует логике Томчина-Плескачевского, с некоторыми послаблениями по размеру компенсационных фондов (допускается образование СРО из частных предпринимателей).

Различие в подходе к оценке памятников между проектом Томчина и редакцией РОК также несущественны: стоимость приватизации предлагается определять по аналогии с методикой Яскевича, путем вычитания из балансовой или рыночной строимости затрат на консервацию и реставрацию. К этому добавляется требование обязательного преобразования ГУП, имеющего на балансе памятники, непременно в ОАО, а не какую-либо иную имущественно-правовую форму. Непонятно, что в этом случае делать при преобразовании ГУП в автономное (казенное) предприятие или при включении в состав государственной корпорации.

В случае банкротства та же редакция РОК предусматривает выкуп имущества, относящегося к памятнику, в государственную собственность того уровня, которому соответствует историко-культурное значение объекта. В этом случае государство, очевидно, становится акционером вновь образованного ОАО, а не собственником отдельного объекта. Дальнейшее обращение с имуществом, таким образом, будет зависеть от доли в акционерном капитале, которая может меняться в случаи допэмиссии акций мажоритарным частным владельцем. Облегчает ли этот порядок управление объектом наследия?

Согласно редакции РОК, составлением паспортов на объекты культурного наследия является государство. Весьма разумно освобождение муниципалитетов от затрат на кадастровые работы. РОК вполне разумно учитывает, что далеко не все культурные ценности занесены в государственный кадастр недвижимости. «Отсутствие в государственном кадастре недвижимости сведений, указанных в настоящем пункте, не является основанием для несоблюдения правового режима земель [историко-культурного назначения]», подчеркивается в редакции РОК. Таким образом, предлагается установить однозначный порядок: вначале реестр, потом кадастр.

Если ФНИ определяет термин «территория памятника» как «территория (участок), в границах которого находится памятник», то РОК опять же исходит из реальной практики: de facto границы объектов культурного наследия могут не совпадать с границами (градостроительных) земельных участков, если таковые вообще сформированы, и могут занимать часть земельного участка, или несколько участков. Однако в поправках, которые РОК предлагает одновременно внести в Градкодекс, не содержится способа разрешения этой проблемы: предполагается, что границы будут защищены назначением земель. Между тем в земельное законодательство в течение этой осени предполагается внести поправки, ликвидирующие деление земель для категории в целях сближения с тем же Градкодексом. Исходя из этого, для памятников и зон их охраны следовало бы выделить специальные функциональные зоны (для генпланов) и территориальные зоны (для правил застройки), по аналогии с зонированием для особо охраняемых природных территорий. Поправки в редакции РОК сохранят этот зияющий пробел в градостроительном законодательстве.

Установление границ зон охраны объектов культурного наследия РОК предлагает доверить органам градостроительства и архитектуры. Однако инициатива, на первый взгляд, направленная на заполнение вышеназванного пробела, «оставляет за бортом» региональные органы по охране памятников, задачей которых является утверждение данных историко-культурной экспертизы, в том числе по границам зон. Таким образом, РОК оставляет без внимания и опыт Москвы, где границы памятников утверждены Москомнаследием в порядке, аналогичном региональной отраслевой программе, и опыт Петербурга, где одновременно действуют дополняющие друг друга Генплан, разработанный Комитетом по градостроительству и архитектуре, и Закон о границах зон охраны, подготовленный Комитетом по государственному контролю использования и охраны памятников (КГИОП).

Если в отношении археологических объектов вносится определенная ясность (хотя и без определения источников финансирования таких работ), то достопримечательные места, хоть и в расширенном понимании, остаются если не белым, то мутным пятном законодательства. Редакция РОК предусматривает для них зоны охраны, но не уточняет, делятся ли они на собственно охранные зоны и зоны регулирования застройки и хозяйственной деятельности (которые устанавливаются на периферии памятников и ансамблей). Не прописаны особенности охраны локальных достопримечательных мест, в том числе зданий, не являющихся памятниками, но обладающими признаками достопримечательного места. Таким объектом в Санкт-Петербурге были мастерские на острове Новая Голландия, где проводил опыты Дмитрий Менделеев. Они не были памятником архитектуры, что позволило при подготовке ансамбля острова к реконструкции их просто уничтожить без остатка. Тем более непонятно, как сформировать зону охраны для градостроительной среды, где памятники и достопримечательные места перемежаются и частично совпадают. Из-за этого пробела в казематах Петропавловской крепости устроена пошлейшая выставка восковых фигур, а обнаруженное недавно захоронение у наружной стены закатано в асфальт автостоянки.

Охранные обязательства, согласно закону в корректировке РОК, заключаются с владельцами квартир в зданиях-памятниках, но не с нанимателями. Между тем жилой фонд в исторических центрах городов приватизирован не полностью, а жилищное законодательство разрешает жителям как оформление в собственность, так и деприватизацию жилья. Ни в одном из предлагаемых вариантов корректировки не предлагается внесения соответствующих изменений в Жилищный кодекс, хотя РОК предлагает связанные с 73-ФЗ в поправки и в градостроительное, и в налоговое, и в административное, и даже в уголовное законодательство.

Ни одна из предложенных редакций не разрешает правовых проблем исторических поселений и объектов всемирного наследия. Положения действующего закона, который (ст. 24) фактически приравнивает объекты всемирного наследия к особо ценным объектам культурного наследия и не допускает их приватизации, остались без изменений. Однако исторический центр и исторические пригороды Санкт-Петербурга, в 1990 году включенные в состав всемирного наследия, включают в себя значительную часть жилого фонда. При этом выявление зданий-памятников, относящихся к жилому фонду, – незавершенный процесс. Дискриминация горожан в части приватизации жилья по принципу их проживания на одной или другой стороне Фонтанки или Обводного канала входит в грубое противоречие уже с Гражданским кодексом. Запрет на отчуждение объектов недвижимости из госсобственности на территориях достопримечательных мест на практике приведет к различным формам сопротивления включению объектов недвижимости в реестр памятников.

Можно догадаться, что специалисты Росохранкультуры поставили перед собой благородную задачу исправления «коммерциализаторского» уклона в проекте Томчина-Плескачевского. Но в результате законотворчество впало в противоположную – запретительно-бюрократическую крайность. В историческом поселении, например, с органами охраны памятников предложено согласовывать не только реконструкцию, но и любые ремонтные работы. В то же время способы привлечения инвестиций в такие поселения остаются неясными.

Явно с учетом параллельно рассматривавшегося закона о реституции церковной недвижимости РОК предлагает разрешить передачу культовых объектов-памятников исключительно в собственность религиозных организаций. В правовом вакууме при таком подходе оказываются сразу две группы объектов наследия. Непонятно, как поступать с храмом-памятником в границах исторического поселения или объект всемирного наследия: передавать его церкви или не передавать, и как быть в случаях, когда сама епархия не готова взять на себя его затратную эксплуатацию? С другой стороны, одинокие церкви и часовни в местах, где сегодня нет ни населенных пунктов, ни общин, остаются «на улице». Эксперты ФНИ предлагают ввести хотя бы норму, разрешающую перемещать такие объекты в историко-культурные заповедники.

Таким образом, попытка исправить дефекты «поправок Томчина» в одном случае оборачивается полностью противоположным подходом, а в других – оставляют часть наследия по-прежнему без защиты. С одной стороны, авторы корректировок стремятся к сближению к международному праву, с другой – не предлагают способов, позволяющих гарантировать наследию надлежащее содержание. Стоит отметить, что в мировом культурном сообществе одним из уникальных культурных богатств России считается деревянная архитектура. Спасение уникальных храмов Севера не предусматривают ни «коммерческий», ни «административный» подходы к распоряжению наследием.

НЕПРИКАЯННАЯ СВЕРХЗАДАЧА

К глубокому сожалению приходится признать, что нынешний спор вокруг корректировки охранного законодательства – это разговор слепого с глухим, в котором слепой (то есть безразличный к эстетическому восприятию) имеет большие шансы на выигрыш. «Слепого» интересует коммерческая сторона использования памятников, а ценность их ранжируется по «культурно-сервисному потенциалу», который, как легко догадаться, проще всего увеличить посредством не реставрации, а того процесса, который в ФЗ-73 назван «приспособлением». Кроме реставрации, приспособления и ремонта, существует еще такой процесс, как реконструкция, но в законе этот он хоть и упоминается, но не регламентируется.

Противоположная сторона, представляемая ВООПиК и Союзом Архитекторов, справедливо отмечает, что «поправки к статьям по ведению Единого государственного Реестра объектов культурного наследия составлены таким образом, что становится неясной главная его задача – сопровождение каждого реестрового объекта обременениями на: – строительство в зонах его охраны, – реставрационные работы, – работы по приспособлению к современным условиям эксплуатации, сделки купли – продажи и т.д.», и что такие изменения в законодательстве резко снижают эффективность контрольной функции госоргана охраны.

СА требует сохранить существующий порядок определения территорий объектов культурного наследия, которое входит в компетенцию госоргана охраны объектов культурного наследия, благо «границы сегодняшних земельных участков в подавляющем большинстве никак не связаны с историческими границами объектов культурного наследия». Общественная организация разделяет позицию Росохранкультуры и в отношении субъекта историко-культурной экспертизы: «Практика «заказной» историко-культурной экспертизы по объектам строительства и реконструкции в исторических зонах Москвы, Санкт-Петербурга, Ярославля, других городов России, привела к резкому изменению их облика за последние 10 лет».

Но нельзя не отметить, что если бы «заказная» ИКЭ вообще не проводилась, например, в Санкт-Петербурге, то выявленные объекты культурного наследия в количестве около 4 тысяч так и не были бы внесены в государственный реестр. На практике в крупном гороле, где существует серьезный штат специалистов, специализированные советы при Комитете по градостроительству и архитектуре и Комитете по охране памятников, утверждение некачественного заключение ИКЭ всегда затруднено, а поскольку заседания этих советов открыты для прессы, то существует возможность и для влияния общественного мнения на репутацию эксперта. Есть хороший пример: в Петербурге академик Татьяна Славина, вопиющие «заказные» решения которой стали общеизвестны благодаря огласке в СМИ, была в итоге исключена из состава Градостроительного совета.

Специализированные структуры, составленные из специалистов – Градостроительный совет и Совет по культурному наследию – в Санкт-Петербурге не зависят от диктата заказчиков, которых много. Случаи податливого поведения большинства советов, когда на обсуждение выносится заведомо диссонирующий проект, бывают связаны исключительно с пиететом собрания перед мировыми архитектурными авторитетами. Но и этих господ удается в большинстве случаев удерживать в рамках приличия – как это случалось и с Норманом Фостером, и с Эриком ван Эгераатом, и с Крисом Уилкинсоном.

Если представить, что этот сложившийся механизм заменен на государственную экспертизу, негласно проводимую чиновниками КГИОП, то можно ожидать, увы, коррупционного перерождения этого органа, при всем его замечательном бэкграунде, о котором я напомню ниже.

Беда всех законов и постановлений, которые не могут быть исполнены на практике, состоит в слабости их кадрового и финансового обоснования. А эта слабость исходит из стремления постричь всю отрасль под одну гребенку, применяя один и тот же подход к Петербургу и Плесу, Москве и Кижам, к дому Пашкова и спортзалу в Чертаново, к Зимнему дворцу и бензоколонке.

Оба варианта корректировки закона, и либеральный, и бюрократический, страдают одними и теми же изъянами, поскольку сверхзадача, для которой эти корректировки пишутся – сохранение наследия – в одном случае подменяется сверхзадачей извлечения частной прибыли, а в другом – сверхзадачей повышения статуса ведомства.

Жизнь памятников и людей, которые ими любуются, в них живут и их непосредственно содержат, в обоих проектах поправок выбрасывается за борт. Потому что если общественные интересы, как составная часть национальных интересов, действительно принимались во внимание, вторы озаботились бы приближением законодательства к реальности. Это означает не механический компромисс между индивидуальным правом и государственной функцией, а прежде всего разумную диверсификацию, основы для которой, худо ли, бедно ли, уже созданы законодательством начала 1990-х.

Эта разумная диверсификация должна была бы установить, в каких случаях государственная экспертиза необходима, а в каких допустима частная. Поразительно и нелепо, что в Градкодексе существует термин «уникальный объект», а в законе «Об охране культурного наследия» такого понятия нет. И соответственно, нет подзаконных актов с особыми требованиями к содержанию уникальных памятников старины. Напомним, два шатра башен псковского Кремля сгорели дотла по той причине, что ближайший пожарный гидрант был в нерабочем состоянии.

Такая диверсификация должна была бы предусмотреть не только разделение, но и сочетание государственных и частных функций. Это касается не только механизма финансирования работ, но и способов подготовки кадров. Государственные реставрационные училища должны быть казенными учреждениями, и как раз им больше всего необходимы льготы, чтобы им не приходилось вводить отделения для секретарш, как это происходит сегодня. А мастера из частных структур должны привлекаться к преподаванию, и на практике их за уши тащить не приходится: это творческие люди, они ищут себе смену, а смена не возникает из ничего.

Точно так же нужна дифференцированная, а не постриженная под одну гребенку, система оценки стоимости объектов наследия. Но эта система не должна быть редуцирована до утилитарных сервисных целей. Она должна быть составной частью инвентаризации и учета объектов с целью их сохранения. Предложение присовокупить «цену угрозы утраты» по Томчину, а не занести ее в минус, по Яскевичу, недостаточно. К заведомо нерентабельным, но уникальным объектам подход не может быть таким же, как к соборам Кремля или Петергофскому парку. Работы по их консервации, реставрации, реконструкции или воссозданию должны быть предметом особых государственных программ, вовлекающих общественный труд, и он должен быть окружен особым почетом. В частности, питомцев лагеря «Селигер» привлечь к этой работе имеет куда больший воспитательный смысл, чем к кампаниям за правильную парковку и качественный йогурт.

Специальный государственный орган охраны культурного наследия нужен именно для того наследия, которое запущено и притом уникально. Но чтобы эта задача была решена, нужна – пусть хотя бы в головах – национальная концепция культуры, свод понимания того, что подлежит спасать в первую очередь, что во вторую, и как.

Кроме историко-культурной экспертизы, есть экспертиза техническая. О ней словно все забыли. А без нее не решить – возможно ли обойтись реставрацией или все же нужна реконструкция. Пример реконструкции – Константиновский дворец в Петербурге. Если бы под него не подстроили металлический каркас, то при попытках реставрационных работ здание буквально разъехалось бы на части: там начинался оползень. А то, что он начинался, выявила геологическая экспертиза, о которой тоже никто не говорит. Работы с основаниями и фундаментами памятников – отдельная квалификация, которая требует специализированного образования в тех же реставрационных училищах.

Сейчас идет большой спор вокруг Преображенского собора в Кижах. И никто не помянет добрым словом людей, которые в 1950-х годах встроили в нее металлический каркас. Это не была реконструкция – это была консервация, пусть и методом, не вполне соответствующим мировым установлениям. Об эффективности следует судить по результату, то есть по выполнению главной задачи сохранения. Почета заслуживает тот, кто выполнил задачу, а если памятник разрушился, то факт формального соблюдения всех правил не может служить оправданием.

О споре с мировыми авторитетами и сопряжении отечественного права с международным необходим особый и очень пристрастный разговор.

(Окончание следует)

Количество показов: 7081

(Нет голосов)