Петербургская команда политиков, правящая Россией, накануне 4 декабря этого года то ли позабыла о родном городе, то ли полюбила его странною любовью. За полгода до выборов в Петербурге почему-то срочно потребовалось поменять губернатора, причем нарочно подбиралась неяркая фигура (Белковский по этому поводу уже язвил). Впрочем, даже неяркой фигуре можно, наверное, как-то подсобить по федеральной линии, чтобы итог выборов был сколько-нибудь убедительным: если надо доказать, что правящая партия остается у руля, то лучшей витриной по определению должен быть тот город, где эту партию, тогда под названием «Единство», и придумали (в противовес московскому «Отечеству», позже подвергнутому слиянию и поглощению).
Однако за весь период кампании в подъезд, где я живу (в центре Питера), только раз постучались агитаторы от правящей партии, а еще позвонила сонным голосом помощница депутата от нашего района, первый раз за пять лет. Коммунисты и справороссы за это время затрамбовали почтовый ящик своей агитпродукцией. Моя знакомая из города Хотьково Сергиево-Посадского района Подмосковья рассказывает, что у них было так же. Но у них понятно: город районного подчинения, у муниципалов нет стимула или до них просто не добрались. А Питер?
А Питеру вновь открылась перспектива такого же цирка, как в начале 90-х, когда тележурналист Невзоров вел передачу «Паноптикум». От правящей партии в законодательное собрание прошло только 20 человек из 50-ти, причем хоть сколько-нибудь узнаваемые партийные лица смылись в Москву. Зато оппозицию представлять не надо: правду-матку будет резать собственной персоной известный всему прогрессивному человечеству г-н Явлинский. А опору ему составит публика с весьма активной жизненной позицией – например, экс-декан факультета журналистики Шишкина, которая трагически взывала у Гостиного двора к наказанию неустановленных лиц, умучивших два пальца журналиста Кашина. Если она так распиналась в холод из-за двух пальцев, то любой иной животрепещущий вопрос она тем более не пропустит. Не исключено, что в зале Мариинского дворца, как в Верховной Раде Украины, привинтят к полу кресла, а снаружи откуда-то появится без ведома комитета охраны памятников чугунная изгородь. Что, впрочем, не спасет городское законодательство от четырехлетних судорог, особенно если баталии (усилиями тех же законодателей) станут транслировать в прямом эфире: ведь тогда каждый оппозиционер будет не просто стараться, но лезть из кожи вон, чтобы оппозиционные инициативы не только проникли в умы соотечественников, но и магнифицировались зарубежными СМИ, поелику диссидентской карьеры без этого не видать.
До этого стояния у Гостиного двора г-жа Шишкина была известна миру меньше, чем ее младший коллега Кашин. Что обидно: пострадала она материально больше, причем непосредственно от власти – от уволившего ее ректора Кропачева, который известен как президентский протеже, то есть она прямая жертва тоталитаризма. Но чтобы сделать натуральную диссидентскую карьеру нового типа, надо пострадать не за интрижки, а за глобальные ценности, не за Шишкин лес, а за Химкин, не когда-нибудь, а в момент его всемирной раскрутки, и работать при этом в газете «Коммерсант», а не в какой-нибудь «Советской России». Плакальщик по жертве всегда эпигон, а эпигону достается меньше. Отсюда и надежды, что из ротированной Мариинки получится трамплин для новых диссидентских карьер: не зря же сказано было, что и под Питером есть свой Саблин лес, девственности которого (столь же поистасканной, как и Химкина) равно угрожает та же «контролируемая друзьями Путина, а значит, тоталитарная» скоростная автодорога.
Наивный наблюдатель мог бы заметить, что в тот же период, когда г-жа Шишкина и студиозусы из ее команды, согласованно пуская слезу, дрожали на ветру на Невском, в более жаркой стране кого-то волокли по земле с простреленными ногами, а не пальцами, уже изнасилованного, но еще живого, и даже заключить, что НАТО тоже представляет собой власть, по всем признакам тоталитарную. Но наш рупор свободы, публицист Латынина, разъяснила, что подход к либеральным и прочим тоталитаризмам должен быть разным (и к их пыткам тоже), равно как и к либеральной, то есть «просвещенной» прослойке людей и дремучему большинству. Из чего следует, что два пальца Кашина вполне уравниваются хоть с тысячью отрезанных голов второсортной публики, и картина мира бесконфликтно устаканивается: нелиберальный диктатор виноват уж тем, что либеральному хочется кушать. А попавшие под руку нелиберальные младенцы – тем, что родились в неправильном обществе или не в продвинутом семействе.
В понедельник на телеканале «Россия» речь тоже зашла о большинстве и меньшинстве. Политолог Орлов, поясняя слабый результат правящей партии, пояснил, что власть должна быть более внимательна к меньшинству, желающему интернет-свобод, а то у них появляется чувство обиды и обделенности. Иными словами, того внимания, которое оказывается этому меньшинству в эфире, утрамбованном рекламой айпадов, айфонов и андроидов, недостаточно, чтобы ублажить драгоценное наносословие.
Почтенные аналитики спорили час, перечисляя многочисленные факторы, например неубедительность агитации, в которой говорилось про одни достижения, всякие там дороги, аптеки и пенсии – а этого избиратель, дескать, заведомо не ценит. Не забыли про светскую журналистку Божену Рынску, из всех участников митинга на Болотной площади оказавшейся вдруг самой радикальной, хотя по жизни не то чтобы сильно ущемленной барышней. Этому нашлось обоснование: «болотный» протест был не про презренную социальную тему, а про самовыражение. Ведущая, правда, усмотрела в эпатаже г-жи Рынской экспрессию «задней Рублевки», обогатив застоявшийся политический лексикон. Однако сам факт, что эпатаж, выражавшийся в ее личном блоге, стал предметом теледискуссии, иллюстрировал воплощение минутой ранее высказанной идеи: больше внимания интернет-свободному меньшинству!
Экспертный круг проявил, впрочем, снисхождение к госпоже Рынской, как и к менее ретивым ниспровергателям порядка. Даже борец за трезвость и ресторатор господин Мединский оказался предельно политкорректен: ни единым недоброжелательным словом не затронув чувствительные натуры физических и виртуальных демонстрантов, он свел проблему к личному промаху Владимира Путина, от которого избиратель ждал справедливости и порядка, но обе эти добродетели в последнее время почему-то не расцвели, а закисли. Если даже такой правоверный представитель правящей партии публично отмежевался от стана «ликующих», то от других следовало ожидать непосредственного покаяния в грехах – как то строительство дорог вместо инжиниринга интернет-сетей.
Не меньшую политкорректность проявил противоположный угол круглого стола в лице г-жи Ясиной, которая не стала пытать г-на Мединского разъяснениями диалектики справедливости и порядка, с либеральной «колокольни» не сочетаемыми, а противоположными. Тем более никто не стал обсуждать, что же в последние четыре года так мешало воплотить в жизнь эту диалектику, и приумножается ли ощущение порядка, да и просто благополучия при перманентном унижении силовых структур под музыку либерализации уголовных статей.
Но в это время, о чем спорящие на канале «Россия» были явно не осведомлены ввиду недостаточной айфонизации, в медиа-пространство выплыла другая диалектика – между свободой частного самовыражения и свободой его прослушивания. Глава издательского дома «Известия» (дверью которого пару лет назад хлопнула г-жа Рынска, не вынеся цензурирования одной фразы), донес до всеобщего сведения публики сокровенные мысли Бориса Немцова, озвученные им самим в телефонных беседах накануне второго, как предполагалось – более мощного выступления объединенной оппозиции.
В сокровенных мыслях Бориса Немцова нашлись характеристики всем собратьям по возмущенному разуму – от умеренных, как то г-н Венедиктов, до непримиримых, как то г-жа Рынска. Самым политкорректным выражением было слово «пингвин», прочие слова на «п», а также на «б», СМИ вынуждены были воспроизводить с купюрами. В том числе и подзаборную метафорику в адрес не кого-нибудь, а сакральной фигуры современного диссидентства – первозащитницы Химкина леса Евгении Чириковой, награжденной за свои труды медалью из рук даже не генсека НАТО, а выше – вице-президента США, но при этом, оказывается, пребывающей в материальной зависимости от немцовской прихоти грантораспределения.
Между тем как раз в этот день «Коммерсант-Власть» в лице заслуженного борца с белорусским режимом Павла Шеремета пропел Чириковой соловьиную песнь в очерке про ее трогательное семейство, от супруга до собаки борющегося за правду и природную девственность. Сей очерк, как и прочая эссеистика «Ъ» последних дней, была призвана скрасить впечатление либералов (равно как и высших награждающих лиц) о том, что владелец «Ъ» убоялся власти, уволив замредактора за публикацию фото бюллетеня с подзаборной транслитерацией Путина. Та же эссеистика утешала чувствительную либеральную душу от обиды, нанесенной Путиным в ответ, – а именно от ассоциации революционных ленточек с банальными предметами для предохранения.
Сусальные живописания господина Шеремета оказались совершенным мартышкиным трудом. Поскольку из характеристики Бориса Немцова, который, в отличие от интервьюера, сталкивался с мадам Чириковой в повседневной организационной практике, следовало, что этот трогательный правозащитный цветочек – не нежная ромашка, и в то же время не гордая колючая роза, а обыкновенный репей, который прицепляется к пиджаку предводителя и грантодателя, как к собачьей шерсти, и ни в какую, говоря путинским просторечным языком, не отчекрыживается. Что же касается колючей розы, которой представляется наивному наблюдателю госпожа Рынска, то это существо, по немцовскому описанию, скорее из мелкой фауны – то ли черная моль, то ли летучая мышь, с единственным интересом ниже пояса, и кто имеет с ней дело, должен не забывать с собой на общественное мероприятие пресловутый банальный предмет, ибо неудовлетворение ее потребностей влечет за собой полную непредсказуемость.
В конфиденциальном, как казалось г-ну Немцову, разговоре была проболтана и его тайная мечта – а именно собственная фигура на постаменте посреди Лубянской площади. После публикации откровений горе-организатора подобная честь представляется уже чистой утопией, поскольку теперь не только Байдену, но даже Кардину с Маккейном не придет в голову оказывать ему какие-либо почести – и даже если тоталитарный режим закроет его в том здании, перед которым он мечтал вечно красоваться, они скорее умоют руки. Сугубо рефлекторно. И дело тут вовсе не в эпитетах г-на Немцова, а в вербально написанной им картине быта и нравов оппозиционного сообщества, импульсы которого совершенно не сводятся воедино, тем более что неизвестно, какой из них сильнее – инстинкт самосохранения, инстинкт самолюбования или неудержимый сексуальный позыв. Эта несводимость импульсов в месте и времени и принудила предводителя и грантодателя Немцова к трехэтажным выражениям, усвоенным, скорее всего, от вдохновленного его реформами нижегородского промышленного директората.
До сих пор, особенно благодаря неустанному труду госпожи Литвинович, портрет российской власти рисовался наподобие клубка сцепившихся змей. Описание соперничающих силовых кланов, непонятно каким образом удерживающихся под одной кремлевской крышей, в последний год обретали живые подтверждения – начиная от сдачи Лужкова (ради которой в собственный огород было запущено все биоразнообразие эко-право-градозащитной глобальной шушеры), и кончая выборами в Южной Осетии и Приднестровье, где сражались на головах местного населения группировки столичных лоббистов по методике «сначала вонь, потом огонь». Достопочтенные участники круглого стола на канале «Россия» эти предвыборные факторы как раз обошли вниманием – хотя любому финансисту известно, что пресловутый и доселе неостановимый отток капитала из нашей страны начался именно с отставки Лужкова; хотя вполне уместно предположить, что не будь этой отставки, московскому избиркому не пришлось бы 4 декабря корячиться, не мытьем, так катаньем выдавая на-гора непозорный результат.
Однако литературный памятник, изваянный г-ном Немцовым и презентованный главой издательского дома «Известия» г-ном Габреляновым, живо и художественно запечатлел родовые черты отечественных либералов, которые воспроизводят еще более змеиные отношения, но в очень сильно уменьшенном виде. Если властные кланы – это змеи, то кланчики и подкланчики либеральной оппозиции – что-то напоминающее змей, но очень мелкое, суетливое и если выдающееся, то только запахом. Увеличение их образа средствами современной медиа-магнификации эстетики совершенно не добавляет: не будь эти существа под постоянным светом мировых свободолюбивых софитов, никто бы сегодня не заметил их бородавок, прыщиков, отростков, иголочек на хвостиках и устройств для выпуска зловонных струек преимущественно друг в друга.
В питерском Летнем саду есть монумент баснописцу Крылову, персонажи которого были списаны с актуальной политической натуры его времени. Тогда не было ни Джона Байдена, ни интернета, ни даже микроскопа – никаких средств, создающих иллюзорное представление о жизни и политике. Может быть, поэтому персонажи басен, которые сплелись между собой вокруг постамента, – преимущественно хищные и травоядные, а не насекомые, кольчатые и одноклеточные. Чтобы исполнить постамент под Немцова, пришлось бы пригласить скульптора с талантом лесковского Левши.
А может, дело просто в том, как воспринимают сами себя люди, персонифицирующие политику. Травоядный буддист, но с виду крупная особь г-н Прохоров, после дела Брейвика в Норвегии убоявшийся национализма и пустившийся заигрывать с микрорегионалистами из Калининграда, повел себя не как заяц (который может обхитрить хищника и надсмеяться над ним), а как существо, опасающееся до ступора, до окукленного парабиоза, что чей-то ботинок может бесцеремонно наступить на него ногой, а заодно и на IPO его драгоценного «Полюс-золота». И ничем, стало быть, в родовом и видовом отношении не обнаружил отличия от существ, пускающих зловонные струйки в бюллетени в городе Лондоне, где располагается London Stock Exchange.
В отличие от вышеописанных персонажей, Владимир Путин имеет обыкновение если не ассоциировать себя с хищниками, то по крайней мере изображать дружбу с ними. Только выбирает при этом почему-то исчезающие и охраняемые мировым сообществом виды. Между тем на реальной мировой поляне бросают друг другу вызовы менее экзотические и менее прихотливые существа, и на смену себе выращивают таких же волчат, лисят, кобр и гадюк. Из наших либеральных оппозиционеров это от рождения хищное сообщество в овечьей шкуре пыталось вырастить что-то подобное – по крайней мере способное к смертельным укусам. Но их подвел хай-тек иллюзии и магнификации. Если в компьютерной модели из бородавок должны были вырасти рога, а из педункулов – когти, то в реальности родовой трансформации не вышло, и даже зловонная жидкость, расплескавшаяся по блогам, не превратилась от этого в опасный яд.
Киплинг, оказавшийся любимым автором Путина (в этом признании, кстати, раскрывается причина его нечувствительности к социальным вопросам, в немалой степени повлиявшая на результаты 4 декабря), нисколько не устарел. Устарело путинское восприятие беспозвоночных в качестве бандерлогов. Настоящих бандерлогов ему надо искать и растить, чтобы в мировых джунглях русская порода не стала исчезающим видом. Эти бандерлоги должны быть способны не только приносить добычу и собираться по зову, но и спасать братьев меньших от мировых волков и лис, брать под крыло и не давать в обиду, и этим завоевывать уважение стай и стад – по родовой континентальной традиции, коренным образом отличающейся от островной английской. И этим бандерлогам нужно отдать в руки эфир, чтобы они потеснили из прайм-тайма сладеньких стрекоз, раболепных муравьишек и паноптикум похотливой моли, и сделали из медиа-машины рупор национальной чести и средство воспитания национальных ценностей. Тогда хищники, решившие на нашем игральном столе зайти с червей, стопроцентно проиграют партию второго десятилетия XXI века.
ENG 
