12.02.2007

СОЦИАЛИЗМ И БУДДИЗМ

Почему Бирму ожидает быстрая и эффективная модернизация?

Считается, что современная Бирма (Мьянма) – одна из самых закрытых стран мира. В январе нынешнего года Россия совместно с Китаем заблокировала инициированную США резолюцию Совета безопасности ООН, осуждающую ее за нарушения прав человека. Особенности развития Бирмы, расположенной по соседству с вестернизированными «азиатскими тиграми», заслуживают того, чтобы узнать о них больше. Политические, социально-экономические и культурные процессы, идущие в бирманском обществе, стали темой беседы Александра Рудакова с директором центра «Новая политика» Андреем Хохловым, посетившим Бирму по приглашению ее руководства.

 

ИСКУССТВО УВАЖАТЬ СЕБЯ

– Расскажите, пожалуйста, какие впечатления остались у вас от посещения Бирмы? Как относятся жители страны к иностранцам? В чем специфика национального характера бирманцев?

– Бирма – страна, где нельзя быть туристом, а можно быть только путешественником. Это связано не с отсутствием исторических достопримечательностей (их в Мьянме, пожалуй, больше, чем где бы то ни было в Индокитае), а с психологическими особенностями населения. Жители сразу заставляют обратить внимание иностранца на присущее им чувство собственного достоинства. Если, например, в Таиланде делается все для того, чтобы иностранный турист ощущал себя «центром мира», то бирманцы почти не обращают на вас внимания. В Таиланде на всех туристических объектах (особенно это касается монастырей, крупных религиозных центров) есть таблички на английском, объясняющие, как себя вести в тех или иных ситуациях. В Бирме же ничего подобного нет, и, завидев европейца, никто не бросается к нему объяснять, что надо делать и как себя вести (и это при том, что в городах много людей, знающих английский, который преподается в школах). Вам приходиться смотреть, что делают остальные и вливаться в общий поток. Бирманцы, конечно, будут доброжелательны к вам и, если надо, постараются помочь, но ясно, что вы для них – не пуп земли. Многим это не нравится, в том числе и нашим соотечественникам, посещавшим эту страну и уехавшим оттуда с чувством раздражения и обиды. Соседи Бирмы – и прежде всего Таиланд (а частично Лаос и Камбоджа) – пошли по пути цивилизационной ассимиляции, их этнокультурная идентичность практически разрушена. Что они от этого получат неизвестно, так как трудно прогнозировать, долго ли будет сохраняться динамика экономического роста и какой будет историческая расплата за превращение в базу развлечений (иногда не очень пристойных) для западных туристов. Бирма же находится в иной экономической ситуации, и люди живут там, конечно же, беднее, чем тайцы. Однако бедность в Бирме носит принципиально иной социально-психологический характер, чем, скажем, в трущобных предместьях мегаполисов «третьего мира». Низкий уровень жизни компенсируется чувством стабильности, понимаемой гораздо глубже, чем социологический индекс «уверенности в завтрашнем дне». Это ощущение, которое базируется на внутреннем единстве с собственной тысячелетней культурно-исторической и духовной традицией. Жизнь в Бирме течет медленнее, чем, скажем, в Таиланде, но здесь люди могут позволить себе заниматься духовным самосовершенствованием, что уже почти невозможно в вестернизированном мире, где надо просто выживать.

 

СТРАНА ПОБЕЖДЕННОГО СЕПАРАТИЗМА

– Долгое время в Бирме шла гражданская война, сепаратистские движения контролировали от 30% до 40% территории страны (примерно таковы, кстати, и территориальные потери нашего государства после распада Союза ССР). А благодаря чему удалось выжить Бирманскому Союзу? Установлен ли сегодня мир в стране? Достигнут ли компромисс с национальными меньшинствами?

– Бирманский союз (Союз Мьянма) – полиэтническое образование. Государствообразующая нация составляет в ней более 75%, однако ареал ее расселения занимает лишь половину государственной территории. Районы, населенные нацменьшинствами (карены, шаны, качины, чины, моны, араканцы), охватывают этот ареал полукольцом – с севера, востока и запада. На протяжении многих лет в Бирме шла гражданская война – во всех национальных районах были мощные сепаратистские движения. Против центрального правительства действовало тринадцать повстанческих армий – от классических сепаратистов до наркобаронов, подобных хозяину «Золотого треугольника» Хун Са. Всего правительственным войскам противостояло до 60 тысяч повстанцев. Сейчас проблема сохранения государственного единства решена, сепаратизм повсеместно подавлен. Крупных военных формирований, выступающих против центрального правительства, больше нет. Есть, впрочем, зоны, закрытые для иностранцев, где правительство не может полностью гарантировать безопасность. Однако мне удалось договориться с военной администрацией и попасть туда (сделать это было нетрудно, поскольку к русским в Бирме относятся гораздо лучше, чем к американцам или западноевропейцам).

Посетив эти районы, я обнаружил, что широкомасштабных военных действий в них уже давно не ведется. Скорее там стоит проблема бандитизма. Самым сильным противником центральной власти было, безусловно, каренское сопротивление, однако оно сошло на нет после того, как третьи страны (прежде всего США и Таиланд) почувствовали бесперспективность продолжения войны и перестали ее финансировать. После этого вожди повстанцев предпочли договариваться с правительством в Янгоне. В обмен на политическую лояльность они получили возможность экономического доминирования на своих территориях, а также возможность интегрироваться в общебирманскую политическую элиту. Решена, в принципе, и проблема наркоторговли – по крайней мере, в ее криминально-военизированном измерении.

 

В РЕЖИМЕ ИЗОЛЯЦИИ

– В чем особенности установившегося в Бирме политического режима? Американские СМИ часто сравнивают Мьянму с Северной Кореей. Но обоснованы ли такие сравнения? Похожа ли Бирма на тоталитарное государство? Или ее политическая система мало отличается от того, что мы наблюдаем сегодня в других странах Индокитая – например, во Вьетнаме и Лаосе?

– В 1990 году в Бирме началась «бархатная» или «оранжевая» (как ее назвали бы сейчас) революция, прошли выборы в парламент, на которых победила прозападная Национальная лига за демократию (НЛД) во главе с дочерью отца-основателя современной Бирмы Аун Сан Су Чжи. В том же году, однако, она и завершилась – что стало, пожалуй, первым поражением идей перестройки на планете. Всю полноту власти принял на себя Государственный совет по восстановлению законности и порядка (в дальнейшем – Государственный совет мира и развития), который с 1992 года возглавляет генерал Тан Шве. Лидеры оппозиции и по сей день находятся под домашним арестом – впрочем, с достаточно мягким режимом. Он, к примеру, заключается в том, что когда вы подходите к дому, где живет оппозиционер, вас останавливает патруль и проверяет на предмет наличия звукозаписывающей аппаратуры. Никаких масштабных репрессий и карательных акций власти сейчас не проводят – тем более что большинство активных оппозиционеров давно покинули страну.

Впрочем, нельзя отрицать, что власти осуществляют тотальный контроль над информационным пространством. В Бирму запрещен ввоз мобильных телефонов, имеются ограничения на использование множительной техники и т.д. Ограничен также и свободный выезд граждан из страны (за исключением населения приграничных районов). С другой стороны, и без этих ограничений деятельность оппозиции вряд ли вызвала бы интерес. Гораздо сильнее население волнует, к примеру, проблема коррупции (как, впрочем, и в любом обществе эгалитарно-социалистического типа). С другой стороны, коррупция в Бирме – это не совсем то, что коррупция, например, в Европе. Для Индокитая это просто определенный тип культурного поведения, связанный с обычаем «уважения к начальству», являющимся частью традиционного менталитета жителей этого региона.

 

ПЛОДЫ «УМИРОТВОРЕНИЯ»

– Долгие годы авторитарную Бирму сравнивали с либеральным и «открытым» Таиландом, однако из-за прошлогоднего военного переворота в Бангкоке их позиции практически сравнялись. После достаточно длительного периода «просвещенного парламентаризма» Таиланд тоже пришел к военному правлению. На сегодняшний день в Индокитае нет стран, воплощающих достижения демократической модели, и на их фоне Бирма – отнюдь не «исключение из правил»?

– Сейчас сама жизнь в Бирме устроена так, что выдвигать какие-то политические требования просто нелепо. У них нет адресата, нет многочисленных групп населения, которые были бы коллективно «обижены» на действия центральных властей. Случаи произвола и грабежей, которыми из-за недофинансирования могут заниматься отдельные армейские части в отдаленных районах, касаются в основном небольших замкнутых общин, а потому и не встречают солидарного сопротивления. Кроме того, такие эксцессы – увы, обычная практика не только для Бирмы, но и для всего Индокитая. Общаясь с представителями национальных меньшинств – каренами, шанами и т.д. – я не почувствовал с их стороны какой-то внутренней оппозиционности. На данный момент пребывание в составе «Союза Мьянма» их вполне устраивает, они довольны тем, как развивается самоуправление на региональном уровне. А там – широкая автономия, жестко зафиксированные квоты для национальных меньшинств и реальные полномочия в решении экономических вопросов. Однако эти органы, естественно, не могут принимать никаких политических решений – например, о выходе из состава Союза Мьянма и т.д.

 

РЕЛИГИЯ ВМЕСТО ИДЕОЛОГИИ

– Каково влияние буддизма на формирование официальной государственной идеологии Бирмы?

– Политический строй Бирмы вообще можно охарактеризовать как «теократический буддистский социализм». Идеи буддизма нашли отражение еще в разработанной после 1962 года официальной государственной доктрине «Бирманский путь к социализму». После событий начала 90-х годов и отказа от партийной диктатуры в пользу диктатуры военной влияние религиозного фактора в государственной политике значительно усилилось. При этом речь не идет о том, что правящая элита навязывает населению те или иные мировоззренческие стереотипы. Буддизм – это сердцевина повседневной жизни бирманцев, и именно он объединяет сегодня руководство страны с абсолютным большинством (85%) ее населения. Бирма издавна была одним из центров хинаяны, однако сегодня только в этой стране буддизм продолжает существовать как «народная религия». Каждая деревня, к примеру, располагает собственным монастырем, где проходят религиозное обучение практически все дети мужского пола. В крупных городах количество монахов исчисляется десятками тысяч – и их среда вовсе не представляет собой «этнокультурный заповедник» или замкнутый в себе мир, воплощающий в себе архаику прошлого. Это реальность, вокруг которой группируется весь бирманский социум и которая дает ему качество удивительной цельности и целостности.

На улицах бирманских городов – множество политических плакатов и транспарантов, прямо как в СССР. Любопытно, однако, их содержание – это не лозунги типа «Воплотим в жизнь заветы партии!», а сентенции из древних буддийских трактатов, призывающие к нравственной жизни, справедливости, трудолюбию, самоограничению. Кстати, на проведение буддийских религиозных праздников государство тратит значительные средства – и яркий декор пагод и монастырей, конечно же, производит впечатление. В кинотеатрах идут кинофильмы, где на примере конкретных жизненных ситуаций пропагандируются традиционные моральные ценности и утверждается авторитет духовенства (например, персонаж, обманывающий монахов, вынужден раскаяться и т.п.). Соответственно и действия власти пользуются поддержкой духовенства.

 

МОДЕРНИЗАЦИЯ НЕ БУДЕТ ТРАВМАТИЧНОЙ

– Таким образом, опора на буддизм делает политический режим в Бирме куда более органичным, чем изоляционистские диктатуры, атрибутами которых являются культ вождя, наличие «руководящей партии» и официальной светской политической доктрины типа чучхе. Однако не заведет ли изоляционистская позиция Бирму в технологический тупик? Говорят, что Бирма начала XXI века напоминает Албанию 80-х – правда ли это?

– Техническая отсталость действительно есть, и иностранцу она сразу бросается в глаза. Однако сейчас эта проблема уже начинает решаться. Правительство медленно приоткрывает страну для иностранных партнеров, и в стратегической перспективе оно ориентируется на китайский вариант развития. Можно прогнозировать, что следующее поколение руководителей страны породит собственного «бирманского Дэн Сяопина» и создаст все необходимые условия для работы зарубежных компаний – китайских, малазийских, индийских, оставив за собой лишь вопрос о религиозной, политической и культурной идентичности страны. Естественно, что в отличие от Китая, где КПК до сих пор стоит на позициях «научного атеизма», влияние религиозного фактора здесь будет только возрастать. Для страны, которая во все времена была крупнейшим центром хиноянистского буддизма, это вполне органично. Второе отличие заключается в том, что процесс модернизации, по-видимому, пойдет в Бирме куда более быстрыми темпами, чем в Китае. Это связано с тем, что вариант, при котором модернизация понимается как экономическая, а не как политическая задача оптимален сегодня для Бирмы, и не только для нее. Там есть понимание, что реальная модернизация – это не «идеология», это, скорее, «антиидеология». То состояние, в котором Бирма находится сегодня, позволяет ей провести модернизацию без каких-то социокультурных травм и в кратчайшие сроки достичь колоссального экономического эффекта. И ее важнейшее преимущество, дающее главную гарантию стабильности, – это целостность и единство нации с религиозно-культурной идентичностью, которая не подвержена эрозии.

 

В ПОИСКАХ ДОМИНАНТЫ

– В 1989-1990-х годах году наше государство и Бирма находились в схожей ситуации, балансируя на грани распада, а затем пошли различными историческими путями. Союз ССР распался, а Союз Мьянма смог сохраниться и даже выйти на некую траекторию стабильности. Чем полезен для нас анализ тех процессов, которые идут сегодня в бирманском обществе? Какой урок мы должны здесь для себя извлечь?

– Урок, скорее, опосредованный: для России сегодня крайне актуальна проблема самоопределения, и за последние пятнадцать лет мы даже не начали ее решать. Мы не сделали пока самого главного – не определили свои исторические и этнокультурные границы. Пока Россия остается «разорванной контурной картой», пока мы лишены субъектности и не понимаем, на что она может распространяться, говорить о какой-то долгосрочной стратегии невозможно. А если субъектность наконец обретается, то должна быть и скрепляющая ее религиозно-культурная доминанта, которой в России выступает православие. Думается, нам нужно преодолеть страх перед неизбежностью признания этой доминанты.

Пока же мы живем в пространстве искусственно созданных дилемм, одна из которых – дилемма между мультикультурализмом и национальным государством. Известно, однако, что в мире есть лишь две состоявшиеся мультикультурные страны – это Канада и Австралия. Во всем остальном мире продолжают действовать ассимиляционные технологии. Пример Бирмы показывает, как государство работает с религиозно-культурной доминантой, видя в ней важнейшую предпосылку своей устойчивости. Причем это происходит без каких-либо деклараций правового характера (формально буддизм не является в Бирме государственной религией, и никому в голову не пришло бы объявлять ее таковой). Поддержка буддизма – это политический выбор правящей элиты, в соответствии с которым государство светскими методами обеспечивает соблюдение «заветов предков» и духовной традиции народа, которая объявляется сакральной и незыблемой. Те, кто не следуют ей, подвергаются моральному порицанию и моральному давлению со стороны большинства, что гораздо эффективнее любых административных мер.

Бирманская политика строится на осознании важности символов, а мы, увы, до сих не демонстрируем к ним серьезного отношения. Пока наше отношение к символам носит компромиссный релятивистский характер (можно отказаться от короны на государственном гербе или от звезды на знамени победы). Между тем символы, как и ценности, не подлежат компромиссу и дискуссии. Мы должны как можно скорее преодолеть релятивизм в культурной политике, и, не отменяя право человека на его личное мнение, установить границы общественно значимого. Должен быть выбор – либо ты живешь в пространстве, где действуют общие для всех моральные и культурные императивы, и можешь быть, к примеру, уверен в том, что твои дети вырастут нормальными людьми, либо выходишь за его границы, но тогда понимаешь, каков масштаб возможных потерь. Отдельные группы могут позволить себе особые ценности – но лишь в рамках своих локальных ниш. Пока же у нас адекватного представления ни о приватности, ни о культурных императивах; и имеем мы лишь коммунальность, в которой стерты границы того и другого.

Количество показов: 5092

(Нет голосов)