13.03.2007

Роман Багдасаров

CONTEMPORARY ART: РОЖДЕНИЕ НОВОГО ОФИЦИОЗА?

Должно ли государство спонсировать проекты Марата Гельмана?

Повсюду в столице можно встретить сейчас рекламные щиты 2-й Московской биеннале современного искусства. Не ошибусь, если стану утверждать, что многим людям, которым они попадаются на глаза, вряд ли ведомо то специфическое значение, какое придают понятию «современного искусства» сами устроители биеннале. Агрессивная навязчивость данного художественного течения достигла сегодня идеологического градуса соцреализма в советский период. Между тем, даже заручившись поддержкой высокопоставленных покровителей из культурного ведомства, оно по-прежнему непонятно, нелюбимо и неизвестно большей части населения России. Арт-критики качают головами: что поделаешь? «Современное искусство», якобы, сродни высшей математике. Хм… Неужели в этом и правда настолько сложно разобраться?

 

ЁЖИК КОММЕРЦИИ В ТУМАНЕ ИСКУССТВОВЕДЕНИЯ

Есть два определения визуального «современного искусства», оба пришли к нам из постмодернистской философии. Первое из них ориентируется на западное определение modern art, второе – на западное же определение contemporary art. В первом случае под «современным искусством» понимается любое произведение, выданное в некий текущий отрезок времени. Оно может быть комиксом, иконой, портретом или скульптурой. Есть лишь одно, принятое по умолчанию, условие: художник, создавший произведение, не должен претендовать на то, что принадлежит к специфическому направлению contemporary art. Если же он на это претендует, то его соответствие сему высокому званию будет рассмотрено хранителями брэнда – галеристами, арт-критиками и арт-теоретиками. Не всякого творца, считающего, что он работает на contemporary art сообщество арт-экспертов таковым сертифицирует...

Сперва может показаться, что в области «современного искусства» царит полная неразбериха, но при внимательном исследовании окажется, что это веселое рыночное оживление. Происходит ревизия арт-собственности. Дело в том, что стоимость ряда художественных коллекций, их котируемость на рынке напрямую зависит от того, признан тот или иной художник в качестве contemporary artist, или у него с этим проблемы. Сейчас в России, к примеру, существует несколько теоретиков, настаивающих на том, что именно они знают, что есть настоящее «современное искусство».  Необходимость провести  1-ю биеннале современного искусства в 2005 году их консолидировала. Еще недавно то, что называют сейчас «современное искусство», называли «актуальным». Однако после 1-ой биеннале именно определение «современное искусство» стало брэндовым и менять его уже никто не будет – деньги вложены.

 

ДАНАЙСКИЕ ДАРЫ МУЗЕЯМ

Сейчас все участники данной струи художественного процесса готовы отбросить разногласия ради достижения очередной цели – добиться официального признания «современного искусства», разместить его артефакты в наиболее престижных музейных собраниях России. Пока в виде «дара». Разумеется, последнее автоматически поднимает цены на «шедевры» избранных, кои удостоились попасть в обойму. Но в любом случае прецеденты (а они уже состоялись в Русском музее и Третьяковке) выгодны всем contemporary-художникам. Путь развития «современного искусства» в нашей стране определился с главным – с рыночной политикой. А остальное – монографии, каталоги, телепередачи – приложатся и прилагаются.

На первых порах апологеты «современного искусства» любили похвастаться негосударственными источниками финансирования своей деятельности. Однако это давно не так. Проведение 1-ой биеннале было репрезентовано его застрельщиками как дело чуть ли не государственного престижа. Двумя основными площадками служили крупнейшие музеи в центре Москвы (бывший Музей В.И. Ленина и Музей архитектуры им. А.В. Щусева).

Сейчас одним из главных спонсоров биеннале выступает компания Росгосстрах, не говоря об информационной поддержке со стороны «Радио России» и «Радио Культуры». Проекты биеннале экспонируются как минимум в 15-ти государственных залах.

Поощрение «современного искусства» за государственный счет заслуживает отдельного анализа. Достаточно упомянуть учреждение «малобюджетной» государственной премии «Инновация 2005», как ее охарактеризовал руководитель Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой. Основные номинации премии составляли 250 000 руб.

Подбор номинантов не оставляет сомнения в том, что современное искусство понимается сотрудниками агентства Швыдкого исключительно как «современное». Интересно только, знают ли об этом налогоплательщики?

Как видим, финансирование государством contemporary art поступательно нарастает, ведь целая когорта дипломированных арт-критиков стремится его в этом убедить. При этом никого не волнует, что основная часть населения не знает, не приемлет, а при близком столкновении брезгливо отворачивается от всех этих «достижений».

В то же время целые направления художественной жизни сознательно маргинализуются тусовкой (термин Виктора Мизиано). Да и как иначе? Расслабишься – и вдруг выяснится, что категория «современности» не имеет отношения ни к эстетике, ни к искусству…

Зато в плане госбюджета данное слово – пароль. В 1930–1980-е «современными» обычно называли произведения социалистического реализма, а Минкульт СССР «опылял» их щедро и без раздумий. Теперь большая часть этого хлама не нужна ни здесь, ни на Западе. Требуется прикладывать поистине гераклову прыть, чтобы хоть кого-то соблазнить на покупку этих «сокровищ».

Что-то подсказывает мне, что музейные собрания contemporary art лет через пятнадцать ждет приблизительно такая же планида.

 

ТВОРЦЫ, НЕ УМЕЮЩИЕ РИСОВАТЬ

Все это пока относится к внешним очертаниям арт-процесса. Но есть у «современного искусства» и признаки внутренние. Нужно лишь разделять то, что является объективной сущностной чертой contemporary art, о чем иногда буквально вопиет его форма-содержание, и то, что в качестве своего знамени поднимают сами «современные художники».

Начнем со второго. Если пробиться за туманы, то ключевым словом будет все та же «актуальность». Отталкиваясь от разных трактовок философской градации премодерн-модерн-постмодерн, contemporary-художники стремятся монополизировать нишу актуальности, провозглашая, что в визуальном искусстве она ограничивается исключительно их творчеством и творчеством им подобных. В приложении к персонажам российской арт-тусовки это особенно смешно. К примеру, за религиозным скандалом, разгоревшимся вокруг коллажа Александра Косолапова «Thisismyblood» на «Арт-Москве 2005», как-то подзабылось, что само произведение как по стилистике, так и по идее, мягко выражаясь, не страдает оригинальностью. Это 30-летней давности эндиуорхолловский поп-арт. Что и говорить: заслуженная актуальность, с бородкой.

Никогда не стоит забывать, что большинство «современных художников» являются художниками лишь в очень узком разрезе. Это главная, диктующая их коммерческую стратегию черта. В другой нише, кроме contemporary art, некоторым из них сложно, а другим абсолютно невозможно реализоваться. За редким исключением, это люди, не владеющие азами классических художнических техник: рисунком, перспективой, плохо различающие цветовые оттенки, безграмотные в области истории искусства, да и просто безграмотные, честно говоря... Сегодня их одели в респектабельные костюмы с галстуками-бабочками, однако по фактуре кожи видно, что еще вчера они «черпали вдохновение» стаканами.

Выставленное в обычном художественном салоне, произведение подобного художника вряд ли заинтересует покупателя, поскольку с ним, как говорят, «не хочется долго находиться в одном пространстве». Многие артефакты «современного искусства» создают вокруг себя агрессивную, нездоровую среду, что выдается теоретиками движения за некое художественное достоинство.

Есть анекдот из реальной жизни. Некто Z подрядился составлять коллекции живописи для представителей современной российской деловой элиты. Понятно, что шел он по «дешевому и сердитому» пути, набирая нечто похожее на contemporary art. Продавал его дилер, разумеется, за вполне приличные суммы. Так вот, развесил Z свой живописный товар на стенах и пригласил потенциального покупателя. Тот безропотно следовал советам арт-дилера, утвердил цену, подписал счет. И только в конце покупатель тихо и смиренно вопросил: «Скажите, а, вообще, личная коллекция должна мне нравиться?»

 

ГАЛЕРИСТ? НЕТ – ХУДОЖНИК НАШЕЙ ЭПОХИ

Итак, в «современном» художественном процессе фигура дилера затмевает самого художника. Это вполне логично. Раньше «произведением искусства» можно было объявить какую-нибудь шокирующую акцию, тело самого художника, или, наконец, какую-то его часть. Подобные изобретения, посыпавшиеся из мешка, начиная с 1960-х, к 1990-м ощутимо приелись. Метафизическую черту под «расчлененкой»-«виртуалкой» подвел Дэвид Боуи в альбоме «1.Outside» (1995). Креативом для него послужили работы пациентов отделения арт-терапии психиатрической клиники в Гуггинге (Австрия). После «1.Outside» выразить что-либо новое под лозунгом «произведение искусства это я» стало совсем трудно.

Однако из этого не следует, что современному искусству некуда вырождаться. Следующей стадией на наших глазах становится представленное отсутствие художника в арт-процессе. С одной стороны, без его фигуры немыслимо даже «современное искусство». С другой – удельный вес надстройки, объясняющей, торгующей и выставляющей contemporary art, сегодня намного превышает по своей интеллектуальной и медийной себестоимости сами «произведения искусства» вкупе с их авторами.

Подлинным художником становится галерист, ибо именно от его медиа-мастерства в конечном итоге зависит создание и позиционирование неких артефактов как произведений искусства. Скажем, галерист Марат Гельман как многосторонняя личность и виртуозный арт-бизнесмен неизмеримо талантливее всех своих «синих носов», которых он самоотверженно вколачивает в историю искусства.

Но почему тогда нельзя назвать «художниками» галеристов прошлого, к примеру, Третьякова, создавшего одноименную галерею?

Если Третьяков собирал талантливых художников, то Гельман озабочен поиском партнеров, спонсоров и заказчиков, которые согласятся кормить его самого и его подопечных. Его задача убедить заказчика (спонсора) в том, что представляемый им табор комедиантов – будущее искусства. Третьяков подобными вещами не промышлял: он собирал настоящие ценности, причем зачастую платил гораздо больше, чем та сумма, на которую рассчитывал художник. Гельман не собирает художественные ценности, он их создает.

Он оплачивает не сами работы, а пиар-раскрутку, измышляя бесконечные провокации и располагая к себе тем самым почтенную публику. Думается, это и есть подлинное современное искусство. В смысле ловкости рук, где «никакого мошенства». Или contemporary art, если вам так больше угодно.

От редакции: продолжение темы 2-й Московской биеннале современного искусствасм. в следующих публикациях на RPMonitor.ru

Количество показов: 3101

(Нет голосов)