02.01.2010
Ярослав Бутаков
ВЕРХОВНЫЙ БЕЗ ДЕМОНИЗАЦИИ. Часть 3
Легенда и правда о сепаратном мире
Продолжение. Начало см. здесь (http://www.globoscope.ru/content/articles/2752/) и здесь (http://www.globoscope.ru/content/articles/2753/)
УГРОЗА ЕДИНОГО АНТИСОВЕТСКОГО ФРОНТА
Всю войну Сталина преследовал призрак сепаратного мира, который западные державы могут заключить с Германией за спиной СССР и в ущерб ему. С какой миссией Рудольф Гесс находился в Англии? Этого мы точно не знаем и по сей день: британская разведка, в отличие от нашей, не торопится открывать свои тайны… После войны стало ясно, что опасения Сталина были не напрасны. Получили известность многие факты, говорившие о стремлении правящих кругов Англии и США заключить мир с Германией с целью не допустить распространения влияния СССР на Восточную Европу.
Так, известный британский стратегический аналитик Б. Лиддел-Гарт в октябре 1943 года направил Черчиллю памятную записку, которую Типпельскирх пересказал в своей «Истории Второй мировой войны»: «…В Европе имеется лишь одна страна, способная вместе с западноевропейскими государствами оказать сопротивление послевоенным устремлениям русских – это “страна [Германия], которую мы [англичане] собираемся разгромить”… Оборонительная мощь, которую англичане стремятся сломить,… одновременно является самой мощной опорой западноевропейского здания… Уничтожение германской армии неизбежно должно будет привести к подавляющему превосходству Красной армии». «Однако к словам Лиддел-Гарта никто не прислушался», – сетует немецкий военный историк, бывший генерал вермахта К. Типпельскирх. Еще как прислушивались!
Летом 1943 года руководители США и Англии разработали секретный план «Рэнкин», задачей которого было добиться капитуляции Германии на Западе при продолжении ею войны на Востоке. Правда, вряд ли общественное мнение западных стран позволило бы их лидерам заключить соглашение с Гитлером или с кем-то из его нацистского окружения. Сепаратный мир был желателен только при условии свержения фюрера, замены его на менее одиозную фигуру, предпочтительно из числа военных, внешне не замешанных в нацистских преступлениях. С этой целью тогда же в испанском городе Сантандер прошли секретные переговоры руководителей разведслужб Германии (В. Канарис), США (У. Донован) и Англии (С. Мензис). Канарис, который, как теперь выясняется, всю войну работал на британскую разведку, подтвердил свою готовность способствовать государственному перевороту. Тогда же была намечена и кандидатура будущего райхсканцлера – победоносный (так как воевал не на Восточном фронте) и потому популярный генерал Эрвин Роммель.
После переворота, который должен был последовать за высадкой союзников на севере Франции, планировалось перемирие на Западе и «быстрое продвижение союзников через Францию, Германию, выход на линию, где они [немцы] удерживают советские войска. Под контроль США и Англии попадают Варшава, Прага, Будапешт, Бухарест, София, Вена, Белград… При этом немецкие войска на западе не просто сдаются, а организованно двигаются на восток для укрепления там немецкой линии обороны», – так излагает этот план историк В.М. Фалин в своей книге «Как Вторая мировая переросла в Третью».
Тот же Типпельскирх определенно писал о планах заговорщиков: «Предполагалось, что если не дойдет до общего перемирия, то Германии, несмотря на требование безоговорочной капитуляции, путем отвода немецких войск из занятых ими областей на Западе удастся склонить союзные державы к прекращению боевых действий на Западном фронте и воздушных налетов на Германию. Благодаря этому окажется возможным удерживать Восточный фронт по ту сторону имперской границы». Сказано исчерпывающе ясно.
Еще в сентябре 1941 г. Черчилль заявил членам британского военного кабинета: «Мы сделали публичное заявление, что не будем вести переговоры с Гитлером или нацистским режимом… Но мы зашли бы слишком далеко, если бы заявили, что не будем вести переговоры с Германией, взятой под контроль ее армией. Невозможно предсказать, какое по форме правительство может оказаться в Германии тогда, когда ее сопротивление будет ослаблено и она захочет вести переговоры».
«ЧТО КАСАЕТСЯ МОИХ ИНФОРМАТОРОВ, ТО… ЭТИ ЛЮДИ МНОГОКРАТНО ПРОВЕРЕНЫ НАМИ НА ДЕЛЕ»
Наши читатели, безусловно, помнят сюжет из «Семнадцати мгновений весны», где эмиссар райхсфюрера СС Гиммлера генерал Вольф вступает в секретные переговоры с резидентом разведки США в Швейцарии Даллесом, будущим первым директором ЦРУ. Это реальный исторический эпизод.
По советской официальной версии, лица в верхах Германии, понимавшие неизбежность поражения, стремились договориться о капитуляции только перед США и Англией. По мнению советского руководства, секретные контакты представителей западных держав с представителями вермахта были серьезным нарушением союзнических обязательств. Оно свидетельствовало о намерении руководства США и Англии использовать сепаратное перемирие на Западном фронте для продвижения союзных войск как можно дальше на восток с тем, чтобы взять под свой контроль Берлин, Вену, Прагу.
Живучести советской версии очень способствует то, как Черчилль, пытаясь опровергнуть ее и оправдать себя и американцев, сбивчиво объясняет этот эпизод в своих мемуарах: «Наши условия предусматривали безоговорочную капитуляцию на всех фронтах. В то же самое время наши командующие на поле боя всегда были должным образом уполномочены принимать чисто военную капитуляцию противостоящих им войск противника… В феврале [1945 г.] генерал Карл Вольф, командующий войсками СС в Италии, через итальянских посредников, установил контакт с американской разведкой в Швейцарии. Было решено проверить полномочия лиц, участвующих в этом деле, и этой операции дали шифрованное название «Кроссворд». 8 марта генерал Вольф сам появился в Цюрихе и встретился с Алленом Даллесом, возглавлявшим американскую организацию. Вольфу прямо заявили, что не может быть и речи о переговорах и что разговор может продолжаться лишь на базе безоговорочной капитуляции. Сведения об этом были сразу же переданы в штаб-квартиру союзников, а также американскому и английскому правительствам. 15 марта английский и американский начальники штабов в Казерте генерал Эйри и генерал Лемнитцер тайно отправились в Швейцарию. Четыре дня спустя, 19 марта, состоялась вторая предварительная встреча с генералом Вольфом. Я сразу же понял, что Советское правительство может заподозрить, что речь идет о сепаратной военной капитуляции на юге, которая позволила бы нашим армиям продвинуться вперед против ослабившего свое сопротивление противника до самой Вены и далее, даже к Эльбе или Берлину… В соответствии с этим 21 марта Иден [министр иностранных дел Великобритании] дал указание нашему послу в Москве сообщить Советскому правительству об этих событиях, что он и сделал».
В приведенном отрывке много несуразностей. Если «командующие на поле боя были уполномочены принимать чисто военную капитуляцию противостоящих им войск противника», то зачем переговорам с Вольфом был придан статус такой секретной операции, где ключевую роль играл резидент разведки США? Если «Вольфу прямо заявили, что не может быть и речи о переговорах и что разговор может продолжаться лишь на базе безоговорочной капитуляции», то зачем понадобился второй раунд переговоров? Наконец, если Черчилль «сразу понял, что Советское правительство может заподозрить, что речь идет о сепаратной военной капитуляции на юге», то почему он решил информировать Сталина о факте переговоров только через 13 дней после установления контактов с немцами, когда советская сторона уже знала из собственных источников о ведущихся переговорах?
Поэтому нет ничего удивительного в том, что в ответе Молотова, уже 22 марта переданного британскому послу, говорилось, что уже «в течение двух недель в Берне за спиной Советского Союза… происходили переговоры между представителями германского военного командования, с одной стороны, и представителями английского и американского командования – с другой… В этом деле Советское правительство усматривает не какое-либо недоразумение, а нечто худшее». Очевидно, что именно и только резкая, но заранее заготовленная реакция советского руководства заставила западных лидеров отдать указание о прекращении секретных контактов, которые, оказалось, никаким секретом для Сталина не были изначально. Черчилль пишет, что «перед лицом такого потрясающего обвинения» в худшем, чем просто в недоразумении, «мне казалось, что лучше молчать, чем состязаться в обвинениях». Естественно, что мог он сказать в свое оправдание, когда оказался уличен с ног до головы во лжи?!
В возникшей по этому вопросу переписке с лидерами западных держав Сталин не отвергал за союзниками право на принятие капитуляции противостоявших им немецких войск. Его принципиальное неприятие вызывало лишь то обстоятельство, что факт контактов союзников с представителями германского командования был скрыт от советской стороны.
«Мы, русские, думаем, – писал Сталин 7 апреля 1945 г. Рузвельту, – что в нынешней обстановке на фронтах, когда враг стоит перед неизбежностью капитуляции, при любой встрече с немцами по вопросам капитуляции представителей одного из союзников должно быть обеспечено участие в этой встрече представителей другого союзника». О том, что в Берне между Вольфом и Даллесом обсуждались вопросы не только военной капитуляции частей вермахта в Италии, косвенно свидетельствует сбивчивое и противоречивое послание Рузвельта Сталину от 5 апреля, где говорилось, например: «…1) в Берне не происходило никаких переговоров; 2) эта встреча вообще не носила политического характера…» Как это прикажете понимать?! Переговоров не было, хотя, впрочем, они вообще-то были, но, правда, политического характера при этом не носили! Совсем заврался дядюшка Сэм, вернее, старик Фрэнки! Впрочем, простим ему: жить Рузвельту оставалось всего неделю.
Кстати, именно в том послании Сталин написал свои знаменитые слова о советских разведчиках, ставшие хрестоматийными благодаря популярному сериалу: «Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно… Эти люди многократно проверены нами на деле…»
Так почему же сейчас все чаще говорят о том, будто именно Сталин, а не лидеры атлантического мира, стремились в разгар войны пойти на сепаратный сговор с нацистской Германией? Просто валят с больной головы на здоровую? Или же дыма без огня не бывает?
ЧЕСТНОЕ ЛУКАВСТВО СТАЛИНА И КРАСНОРЕЧИВОЕ МОЛЧАНИЕ РУЗВЕЛЬТА
Поводом для подобных предположений послужил факт беседы Сталина с Рузвельтом на совместном с ним ужине в первый вечер Тегеранской конференции «большой тройки» 28 ноября 1943 г. Советский руководитель заметил президенту США, что требование безоговорочной капитуляции представляется оскорбительным для противника. Оно подхлестывает его и заставляет сражаться с ожесточением. По мнению Сталина, следовало бы выработать и конкретно определить условия капитуляции. А именно: сколько вооружения, средств транспорта и прочих военных материалов должен выдать противник, а также какие территории союзные войска намерены занять в залог выполнения этих условий, и огласить их[1]. То есть, предложить частичную капитуляцию наподобие той, подписанием которой в Компьене 11 ноября 1918 г. завершилась Первая мировая война. Рузвельт промолчал и не стал обсуждать это предложение Сталина. И в дальнейшем президент США не дал на него никакого ответа.
Оставляя пока в стороне причины сдержанно отрицательной реакции Рузвельта, попробуем представить мотивировку Сталина. Зачем ему это было делать? Да очень просто. В то время руководством СССР двигали не идеологические химеры, как в позорные горбачевские времена, а государственные интересы. Самый простой государственный интерес состоял в том, чтобы добиться победы над Германией с минимальными жертвами. Первоочередной целью СССР являлось освобождение собственной территории, а для этого вовсе не обязательно было громить Германию на ее территории. Требование безоговорочной капитуляции неизбежно подстегивало сопротивление немцев, усиливало позиции Гитлера и ослабляло возможную оппозицию гитлеровскому руководству, которая могла быть (и действительно, как мы знаем, имелась) в верхах вермахта и в иных элитных группах Германии. Оно неминуемо привело бы к лишним миллионам жертв, причем по характеру войны было ясно, что эти жертвы придется нести именно Советскому Союзу.
Кроме того, Советский Союз стратегически был менее всего заинтересован в полном уничтожении Германии как субъекта геополитики. Не нужна была СССР, по большому счету, и Восточная Европа «на содержании». Единственное, что было по-настоящему нужно от соседних стран: внешнеполитическая лояльность, чтобы с их территорий не могла больше исходить угроза вторжения.
Таким образом, стратегический интерес СССР состоял в том, чтобы нанести Германии такое поражение, после которого она бы остереглась впредь нападать на Советский Союз. При этом неважно, какое там было бы правительство. В конце концов, немцы сами посадили себе на шею бесноватого фюрера, значит, освобождать их от него никто не был обязан. Главное, чтобы этот фюрер или тот, кто придет ему на смену, не лез больше на Россию. А сама наша страна могла бы скорее приступить к восстановлению разрушенного войной хозяйства, сохранив для этого как можно больше работников.
Но еще в январе 1943 года после удачной высадки англо-американских войск в Северной Африке Черчилль и Рузвельт провели саммит в марокканском городе Касабланка. По итогам встречи была опубликована совместная декларация обоих лидеров, где целью войны со стороны союзников провозглашалась «безоговорочная капитуляция» Германии и Японии. Два атлантических лидера сепаратно, без участия СССР, несшего основную тяжесть вооруженной борьбы с Германией, определили цели войны. Советский Союз был поставлен перед свершившимся фактом. Ему оставалось или присоединиться к требованию безоговорочной капитуляции, или отвергнуть его.
Последнее выглядело бы так, что СССР игнорирует общесоюзные цели войны и стремится к сепаратному сговору с Гитлером. В уже известной нам обстановке данное обстоятельство всегда могло быть использовано США и Англией для собственного сепаратного мира с Германией за счет СССР и уж наверняка – для прекращения всякой помощи СССР по ленд-лизу. А в это время Советский Союз, нарастив производство собственных видов вооружения, особенно нуждался в поставках тех военных материалов, которыми его не могла в должной мере обеспечить собственная промышленность, ориентированная на выпуск уже определенных видов продукции. Поэтому, заявляя о своем намерении воевать с Гитлером до последнего… русского солдата, британский и американский лидеры знали, что Сталину не останется ничего другого, как присоединиться к их декларации.
Следовательно, Советский Союз мог добиться изменения целей войны не в одиночку, а только в согласии с союзниками. Что он и попытался легальным образом сделать на Тегеранской конференции. Из этого ничего не получилось. Но из факта обращения Сталина с таким предложением к Рузвельту никоим образом не следует, что СССР зондировал почву для сепаратного мира с Германией. Скорее наоборот, он доказывает, что таких попыток не предпринималось.
Раскрывая перед Рузвельтом идею согласия на неполную капитуляцию Германии Сталин ничего не терял, а по реакции президента США мог в то же время выяснить, какие планы в тайне от СССР вынашивают атлантические лидеры. Если Рузвельт искренне стремился к разгрому Германии вместе с советским союзником и не держал «камня за пазухой», ничто в принципе не мешало ему сразу ответить на сталинское предложение примерно так: «Да, эту возможность следует изучить втроем, вместе с сэром Уинстоном Черчиллем. Но в любом случае мы не можем вести переговоры с Гитлером и с кем-либо из его шайки. Предложение о перемирии может быть адресовано только тому немецкому правительству, которое сменит нацистов, если только сами немцы найдут в себе силы привести его к власти». Вряд ли такой ответ вызвал бы какие-то возражения со стороны Сталина. Невозможно представить себе, что советский вождь стал бы в такой ситуации настаивать на допустимости заключения мира с нацистскими правителями Германии. И это был бы нормальный диалог верных союзников, искренне стремящихся к взаимопониманию и сотрудничеству.
Молчание Рузвельта могло означать только одно, а именно то, что атлантические лидеры имеют собственные, скрываемые от руководства СССР, планы сепаратного сговора с Германией (нацистской или нет – уже было неважно). Этим своим молчанием Рузвельт выдал себя и Черчилля с ног до головы проницательному вождю СССР. Сталин окончательно убедился в том, что его союзники собираются вести свою игру с Германией, в то же время продолжая вынуждать Советский Союз класть на алтарь войны все свои силы.
В этой обстановке только военные успехи Красной Армии могли заставить западных лидеров отказаться от второго издания Мюнхенского сговора. И мы видим, что на Тегеранской конференции Сталин уже не так настойчиво, как в 1942 году, настаивал на скорейшем открытии Второго фронта. Его вполне устроило смутное обещание высадить войска союзников в Северной Франции до мая 1944 года. В действительности второй фронт был открыт только в июне 1944 г., но Сталина это обстоятельство уже не волновало. Напротив, убедившийся в способности Советского Союза собственными силами нанести поражение Германии, Сталин перестал торопить союзников. Ибо отныне любая отсрочка открытия Второго фронта объективно работала уже на усиление послевоенных позиций СССР в неизбежном торге с западными державами. Кстати, это отлично понимали теперь и Рузвельт с Черчиллем. И только это обстоятельство заставило их летом 1944 года все-таки высадить свои войска в Нормандии.
ТАК БЫЛИ ЛИ КОНТАКТЫ?
Одну из крупных фальшивок последнего времени, касающихся мнимо предпринимавшихся руководством СССР попыток заключения сепаратного мира с Германией, разоблачил А. Мартиросян в книге «Трагедия 22 июня: блицкриг или измена? Правда Сталина» (М.: «Яуза», «Эксмо», 2006). Речь идет о предложении перемирия, якобы переданном представителям командования вермахта в феврале 1942 г. под Мценском, вскоре после поражения немцев под Москвой. Не будем пересказывать все относящиеся к этому делу факты и аргументы. Выделим лишь те очевидные причины, которые полностью исключают возможность зондирования Советским Союзом возможностей для сепаратного мира в это время:
1. Невозможность добиться от Германии оставления всех оккупированных ею областей Советского Союза. А на менее выгодных условиях Сталин никогда не стал бы мириться, ибо это означало бы его конец как руководителя СССР. Легитимность Сталина как неформального единоличного вождя в решающей степени определялась легендой о его непобедимости и расширением территории первого в мире социалистического государства. Любая территориальная уступка означала бы признание частичного поражения СССР, на что Сталин не смог бы пойти, особенно когда победа под Москвой дала надежду на победоносное завершение всей войны. В то же время нацистское руководство Германии отнюдь не имело оснований считать для себя войну проигранной и в тот момент ни за что не согласилось бы на отвод своих войск с советской территории.
2. Полное прекращение всяких поставок в СССР от союзников. Советский Союз всю войну остро нуждался в импорте, особенно – дефицитных военно-стратегических материалов и продовольствия. Помощь союзников хотя и не играла никогда решающей роли в укреплении обороноспособности СССР, но и недооценивать ее было бы неправильно. В тот период, в начале 1942 г., советское руководство возлагало большие надежды на поставки по ленд-лизу. До трагедии конвоя PQ-17, после которой союзники на три месяца прекратили поставки в СССР по арктическому маршруту, было еще далеко. Только в январе 1942 года в Мурманск прибыли три союзных конвоя, в феврале – еще три, на март-апрель было запланировано еще четыре. В условиях, когда эвакуированная на восток СССР промышленность еще далеко не заработала в полную мощь, и каждый танк и каждый самолет были на счету, отказываться от помощи по ленд-лизу было бы со стороны руководства СССР самоубийственной глупостью. Зная практичность Сталина, можно с уверенностью утверждать, что он на такую глупость бы не пошел.
Предположения о возможности попыток заключения сепаратного мира со стороны СССР имеют несколько больше вероятности для второй половины 1943 года, когда СССР уже мог диктовать свои условия. Но пока достоверные факты такого рода не обнаружены. И вряд ли они вообще есть. Разговор Сталина с Рузвельтом на Тегеранской конференции позволяет уверенно утверждать, что советское руководство, если и хотело ограничить цели войны, собиралось и могло это сделать только вместе с союзниками, а не отдельно от них.
Свидетельства о зондировании в это время почвы для сепаратного мира на Восточном фронте, правда, имеются. Только эти шаги предпринимались отнюдь не с советской, а… с германской стороны. Об этом написал в своих мемуарах не кто иной, как Иоахим Риббентроп, бывший министр иностранных дел третьего райха. Вот его уникальные признания:
«В те тяжелые дни после окончания боев за Сталинград, – вспоминал Риббентроп, – у меня состоялся весьма примечательный разговор с Адольфом Гитлером. Он говорил в присущей ему манере о Сталине с большим восхищением… Пользуясь этим случаем, а также в более поздней памятной записке я снова предложил немедленно провести мирный зондаж в отношении Москвы. Участь этой памятной записки, которую я передал через посла Хевеля, оказалась бесславной. Хевель сказал мне: фюрер и слышать не желает об этом, и отбросил ее прочь. В дальнейшем я еще несколько раз заговаривал об этом с самим Гитлером. Он отвечал мне: сначала он должен снова добиться решающего военного успеха, а уж тогда посмотрим, что нам делать дальше, Его точка зрения и тогда и позже была такова: наш зондаж в поисках мира является признаком слабости.
Но я все же установил через своего связного Клейста косвенный контакт с мадам Коллонтай в Стокгольме. Однако без его одобрения Гитлером я ничего решительного сделать не мог.
После измены правительства Бадольо [имеется ввиду капитуляция нового правительства Италии перед западными державами] в сентябре 1943 г. я предпринял новый весьма энергичный маневр. На этот раз Гитлер занял позицию уже не столь отрицательную. Он вместе со мной подошел к карте и сам показал на ней демаркационную линию, на которой можно было бы договориться с русскими… Когда Муссолини после своего освобождения [тогда же, в сентябре 1943 г.] был доставлен в ставку фюрера, Гитлер совершенно неожиданно для меня заявил ему: он хочет договориться с Россией. На мою высказанную затем просьбу дать мне соответствующее указание я, однако, снова никакого ответа не получил. А на следующий день Гитлер опять запретил мне установление любого контакта с Россией…
Через некоторое время ко мне поступила от Клейста информация, что русские тоже выразили желание вступить в контакт с нами. Я передал это сообщение фюреру и наконец-то получил от него разрешение распространить мой зондаж на Стокгольм. Правда, я несколько сомневался в истинности этого сообщения… Русский представитель, действительно, так и не появился… В январе 1945 г. я решил предпринять последний натиск в этом направлении. Я сказал фюреру: я готов вместе со своей семьей полететь в Москву, чтобы априори убедить Сталина в честности наших намерений; таким образом, я и моя семья послужим своего рода залогом в его руках. На это Гитлер ответил: “Риббентроп, не устраивайте мне никаких историй вроде Гесса!”».
Характерно, что Риббентроп не упоминает ни об одной попытке СССР войти в контакт с нацистским руководством на предмет заключения сепаратного мира, хотя, если такие попытки имели место, министр иностранных дел наверняка знал бы о них. Сведения о единственной попытке такого рода, по свидетельству Риббентропа, оказались дезинформацией.
Очевидно, что Сталин не мог пойти на мир с Германией втайне от западных союзников. Союзническая же позиция была сформулирована еще в январе 1943 года: безоговорочная капитуляция Германии. Это, однако, не исключало попыток Сталина пересмотреть общесоюзническую концепцию, но только, как мы уже видели, открыто и с согласия своих партнеров по коалиции.
(Окончание следует)
[1] Великая Отечественная война. М.: «Наука», 1998. Кн.2: Перелом. С.387.
Количество показов: 12967
ENG 
